Анна Яковлева - Из ворон в страусы и обратно

– Теперь ты.

И тут что-то с ними случилось.

Рене буквально набросился на Нилку, утратившую бдительность.

Сильные руки сминали ее скромную плоть, бескомпромиссный рот в одну секунду превратил Нилку в пластилин – такому изощренному петтингу она не могла никого обучить по простой причине: таким изощренным петтингом она не владела. Извращенец!

Нилка испуганно оттолкнула Рене.

Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга, точно не узнавая. В неверном свете фонарика, вползшего с крыльца, коллективное помрачение развеялось, и они увидели правду: тренировки закончились. Вот он – первый самостоятельный выход в открытый космос.

«Что это? Как это?» – носилось у Нилки в голове. Неужели все это время…

Нилка отогнала унизительную мысль, что ее грубо надули. Скорее всего, Рене поддался искушению. Виртуальная барышня далеко, а она здесь, рядом, – глупо не воспользоваться.

Так или иначе, они в рекордные сроки справились с задачей – вон как мастерски Рене целуется.

Но тогда… Тогда она должна сказать об этом Рене. Сказать, что за поцелуй ему можно смело выставлять высший балл, что ему уже не нужны тренировки. Что его девушка будет на вершине блаженства, потому что он – ас.

Он сам может тренировать кого угодно – сэмпай стал сэнсэем. «Ямэ!» – или что там у них полагается говорить, когда тренировка окон чена?

Значит… У Нилки похолодели руки и ноги от открывшейся перспективы. Рене сделает ей ручкой и отправится целоваться со своей пассией.

Нилка поняла, что ее занесло за цель.

Пожалуй, она не станет уведомлять Рене об успехах, пожалуй, она сделает наоборот – позволит себе покритиковать голубчика.

Не очень строго, а так, слегка, чтобы не отбить охоту и вкус к занятиям.

Рене отбыл, а разбитая наголову Нилка осталась один на один со своими постыдными мыслями и вынуждена была признать, что ждет продолжения их… помешательства – она не сомневалась ни секунды, что это помешательство, но в нем была такая притягательная сила, что с утра до ночи Нилка только о нем и думала.

Она даже едва удержалась, чтобы не спросить у Рене как-нибудь деликатно по телефону, возобновит он тренировки или нет, – вот до чего дошло.

От навязчивых мыслей о Рене Нилку отвлекли события вокруг Антонины.

Оба кандидата на Тонькину руку оказались неисправимыми оптимистами, оба продолжали обхаживать будущую мамашу.

Тонька, потупив очи, принимала знаки внимания, но ничего решить не могла: у каждого претендента были свои сильные и слабые стороны.

К примеру, Алик таскал Тоньке фрукты с рынка, а Вене с метизного завода приволочь было нечего, кроме гвоздей. Зато Веня был на две головы выше Алика и подковы разгибал.

Алик отпугивал бешеной ревностью, а Веня – периодическими запоями.

В общем, от пережитых волнений Тонька оказалась в роддоме на неделю раньше срока и разродилась здоровой девочкой.

Свадьба накрылась медным тазом, однако на поведении Вени это не отразилось. Наличие соперника обнаружило в нем невиданное упрямство, между соперниками началось настоящее соревнование. Не успевала Тонька помахать полной ручкой в окно палаты одному, как тут же являлся другой.

– Только бы не подрались, – шептала она Нилке в трубку – вся палата, затаив дыхание, следила за исходом поединка.

Вот тут-то и сыграли свою роль родственные связи – мафия.

Алика на чужбине поддержать было некому, а вокруг Вени сплотилась семья.

Памятуя об интернациональном долге, скрипниковский папаша предлагал объявить мусульманину джихад и биться до последнего… в этом месте Скрипников-старший сбивался с высокой ноты: под рукой, кроме гвоздей, ничего не было. А практичная мамаша давала советы по уходу за роженицей.

Наученный папашей, Веня по ночам трудился над созданием нового типа вооружений – из газового пистолета мастерил боевое оружие, а днем, наученный мамашей, таскал в роддом несладкие йогурты без консервантов и красителей.

Алик же мыслил узко: по привычке снабжал Тоньку фруктами – это и решило исход дела.

Так сложилось, что заведующая отделением увидела фрукты, и устроила Тоньке разнос.

– Вы что, мамаша, – ледяным тоном отчитала она Тоньку, – хотите из родильного отделения в детское переехать? Никаких фруктов, овощи только в отварном виде и по отдельности. Немедленно уберите это безобразие. Если у младенца откроется аллергия и понос, кто ответит?

Конечно, Рене позвонил, пока она бегала в магазин – бесчувственное животное, никакой интуиции.

Трубку сняла Катерина Мироновна, она и сообщила Нилке приятную новость: Рене обещал приехать уже завтра.

– Что ему здесь делать? – Сердце совершило такой кульбит, что Нилка непроизвольно поднесла руку к груди.

– По-моему, он к тебе приедет, – подколола внучку баба Катя.

– Что ему здесь, дом свиданий? – продолжала ворчать Нилка.

– Тю! Что это с тобой? – проницательно сощурилась Катерина Мироновна. – На себя не похожа.

– А то! – горячилась Нилка. – Нечего ему здесь делать. Мне работать надо, и вообще я скоро уезжаю в техникум.

Неудовлетворенное желание перегорело, оставив после себя привкус разочарования. Заглушая его, Нилка создавала очередной шедевр – на подрамнике у нее был растянут палантин из тонкой шерсти, глаз и рука были верными, и мазок ложился ровный, и все было бы просто чудесно, если бы не мысли – они размножались со скоростью, которой бы позавидовала мушка дрозофила, и были такими же уныло-одинаковыми.

Откуда им взяться, радостным?

Лето в середине, на участке вот-вот зацветут анемоны, а Рене ни разу не появился. Чем он так занят?

Конечно, целуется со своей овцой. Что еще он может делать?

И отлично. И пусть. Она уедет на занятия в техникум и больше не увидится с ним. Никогда.

Никогда – это очень долго.

Глухое отчаяние незаметно трансформировалось в глухую злость: и не нужен ей никто, кроме бабушки и картин Лин.

– Уезжаешь, и что? – недоумевала Катерина Мироновна.

– А то! – испытывая трудности с аргументацией, повторила Нилка. – Нечего ему здесь делать. Будет мне тут рассказывать о своей девушке – больно надо.

– Тьфу, – плюнула баба Катя устремляясь к выходу.

– Вечно у тебя я виновата. – У Нилки опустились руки. – Нет чтобы на моей стороне выступить и сказать этому твоему любименькому Ренеше: забудь сюда дорогу.

– Сама и скажи, – бросила через плечо бабуля и с оглушительным звуком захлопнула дверь в Нилкину комнату.

…Все сразу пошло наперекосяк.

Разговор не клеился, Нилка не знала, куда девать глаза, только бы не видеть эти выбритые щеки, эти упрямые губы и слепые линзы очков.