Джоэль Данн - Синдром Фауста

– О'кей, – подбодрил я их, – предлагаю вам продолжить наш разговор после окончания концерта.

Слово «концерт» я произнес достаточно глумливо, но тут же, приняв серьезный вид, начал новую мелодию.

– Вперед, девочки, нас ждут славные дела.

Мы поиграли еще с полчаса. Любопытных вокруг нас стало побольше. Мелочи и даже мелких долларовых купюр – тоже. Наконец, приутомившись, девчонки стали собирать свои шмотки. Я тоже уложил кларнет в футляр.

– А знаете, – сказал я им с таинственным видом и для значительности поднял вверх указательный палец, – у меня к вам предложение…

Они переглянулись. Блондинка инстинктивно прислонила к стенке свой контрабас. Чувства, которые она испытывала, можно было понять. Этакий коктейль любопытства, недоверия и настороженности.

– Деловое, естественно, – самым серьезным тоном добавил я…

Казалось, перед ними вдруг возник инопланетянин, а они не знали, на каком языке с ним разговаривать.

– Что вы имеете в виду? – подозрительно спросила блондинка.

Она была явно заводилой.

– Ну не здесь же, в метро, – с насмешливой укоризной протянул я. – Вы позволите пригласить вас на чашку кофе?

Я галантно протянул руку в направлении выхода и поманил их пальцем. Здесь, в Гринвич-виллидже, ресторанчиков и кафе – как собак нерезаных: на каждом шагу. Уже через полсотни метров мы остановились возле расставленных на тротуаре столиков и сгрузили на свободные стулья плащи и футляры. Я заказал молоденькой официантке кофе и пирожные. Когда она отошла, я, привлекая внимание, слегка постучал по столу. Потом собрал лоб в вертикальные морщины и спросил заговорщицким тоном:

– А хотите вместо халтуры делать что-то более серьезное и оригинальное?

В их взглядах робкая надежда соседствовала с полудетским страхом: а вдруг я над ними смеюсь. Или, хуже того, задумал какую-то пакость.

– Моя область – музыкальный фольклор, девочки. Кроме того, я по образованию – дирижер.

Господи, какими у них стали глаза! А меня словно кто-то накачал изнутри веселым газом.

– Можно переложить на современный лад что-нибудь старинное и поработать над этим. За успех – ручаюсь.

Официантка принесла заказ. Девчонки с удовольствием ели пирожные и запивали их кофе.

– Меня зовут Лизелотта, – представилась блондинка, засовывая ложку в рот и улыбаясь.

– А меня – Сунами, – все еще стесняясь, хлопнула ресницами японочка.

Я покровительственно и по-отечески кивал.

– Вы это всерьез? – робко спросила японочка.

– Более чем, – заверил ее я.

Лизелотта слегка прикусила губу:

– Думаете, так заработаем больше?

Я засмеялся, В романтиках иногда просыпается меркантилизм. Романтика романтикой, а кушать-то надо…

– Фольклор, дщери мои, снова входит в моду, – развел я в подтверждение своих слов руками. – Чем ближе глобализация, тем больше людям хочется ощутить, что они не такие, как все. Что у них есть прошлое. И если еще найти пианистку…

– Пианистку? – спросила насмешливей, чем надо было бы, Лизелотта.

Я чуть осуждающе кашлянул: ты что, не поняла глубину моего замысла, детка? И, чуть нахмурившись, отпил скверный кофе.

– Ну, в метро мы пианино, конечно, не станем брать. Но надо думать перспективнее. Не о сегодня, а о завтра.

Я их окончательно запутал, но это и было моей целью. Иначе бы они меня давно послали куда подальше.

– На первых порах можно использовать маленький орган, – сказал я. – С пианисткой у нас будет уже квартет. А, кроме того, вы ведь музыкантши, и я не должен вам напоминать, что пианино – самый емкий и многоголосый инструмент.

Лизелотта, слегка смутившись, кивнула. «О господи, – подумал я, – до чего доверчива молодость и какой коварной может быть старость!»

– Правда, я должен вас предупредить, все будет зависеть от вас самих.

Они мгновенно насторожились. Но я не дал окрепнуть их закопошившимся сомнениям.

– Придется поработать, и как следует! Руди Грин готов вас подготовить. В принципе, у вас – неплохой профессиональный багаж. Ну и молодой задор, естественно. Но результат, повторяю, зависит только от вас. Сработаемся? Перспективы самые радужные! Нет?..

С ответом я их не торопил. Так и закончил на обрывистой ноте. Девчонки ничего не ответили, но телефон и адрес записали. Покопавшись в телефонной книге, я нашел местечко, где взял напрокат японский орган «Ямаху». А на следующий день мои девахи, предварительно позвонив, явились ко мне в студию. Не одни – с подружкой.

– Заходите, девочки, – широко распахнул я двери. – Покажите-ка папаше Руди, на что вы способны.

– Как тебя зовут, таинственная незнакомка? – обратился я к новенькой.

– Ксана.

Имя было странное, но спросить, откуда она, мне было неловко. У нее были большие голубые глаза и короткий ежик мальчишеской стрижки. Если я смотрел на нее более внимательно, она опускала взгляд.

Я положил перед каждой из них уже размноженные в четырех экземплярах ноты и приготовился.

– Руди, – попросила меня Лизелотта, – только не кричите на нас, пожалуйста!

– Кричать? – удивился я. – И не вздумаю. Выгоню, если что не так…

Они принужденно рассмеялись. Я стал отбивать такты ногой.

Они смотрели и слушали.

Первой вступила Сунами со своей скрипкой, за ней – Лизелотта с контрабасом, и только потом послышались, к сожалению, немножко синтетические, звуки переносного органа. Это играла Ксана. Сначала я подстраивался к ним, чтобы приучить их к своему присутствию, потом начал дирижировать одной рукой.

– Неплохо, неплохо… Вы присутствуете при рождении квартета профессора Руди Грина, дети мои. Слушатели должны лопнуть от сантиментов, когда нас услышат.

Часа через два я почувствовал, что мы сыгрываемся, Ясно было, что репетировать с ними придется долго, но в успехе я уже почти не сомневался.

– Не-не-не! Нет! Я сказал – нет! Скрипка – нежнее! Контрабас – не заглушайте скрипку. Орган – проникновенней…

Они послушно исполняли каждое мое пожелание.

– Так. А теперь снова вступаю я со своим кларнетом… Вот так… Орган, плавно! Еще плавнее! Ксана, что ты делаешь?! Я понимаю, что это не пианино. Но все же… Вообрази, что ты влюблена, и он склоняется к тебе. Чувствует твой запах. Твое дыхание… Ну же… Чему вас там, в академиях, учат?

Мы кончили только к восьми вечера. Голодные, но сработавшиеся. У меня оказались хорошие ученицы. А у них – прекрасный преподаватель и дирижер.

В их отношении ко мне чувствовалось уважение и даже – я не преувеличиваю, так мне, во всяком случае, показалось – трепет.

Когда они ушли, в студии еще долго пахло молодым телом, духами и тем чуть отдающим нафталином душком, который возникает вокруг музыкальных инструментов. Я улыбался самому себе: Руди, все может сложиться интересней, чем ты только мог себе представить.