Кристин Ханна - Всё ради любви

— Одновременное проживание не более одного жильца, так?

— Что-то вроде этого. Ты не хочешь мне ничего сказать?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что тебе сегодня исполняется восемнадцать. Мне пришлось выяснять у Дэвида, когда у тебя день рождения.

— А, это! — Лорен даже в голову не приходило сказать Энджи о дне рождения. Ее дни рождения приходили и проходили, и они никогда не были для нее праздником.

— Учти, сегодня все собираются у мамы.

Лорен даже приподнялась с диванчика, изумленная услышанным:

— Ради меня?

Энджи рассмеялась:

— Естественно, ради тебя. Но должна предупредить: тебя наверняка ждут розыгрыши и всякие конкурсы.

Лорен не смогла сдержать счастливой улыбки. Никто никогда не устраивал праздник в честь ее дня рождения.

— Обожаю розыгрыши.

Энджи поднялась с дивана, зашла в дом и тут же вернулась. В руках у нее был небольшой, завернутый в фольгу пакет. Она протянула его Лорен.

— Вот, — сказала она. — Я хотела вручить его тебе в тишине и спокойствии. Когда мы с тобой будем одни.

Лорен дрожащими пальцами развернула упаковку. В белом футляре лежало красивое ожерелье с медальоном в форме сердца. Открыв медальон, Лорен увидела на одной створке крохотную фотографию, на которой они были сняты вместе с Энджи. Другая створка была пока пустой. Она предназначалась для фотографии ребенка.

Лорен и сама не смогла бы объяснить, почему вдруг расплакалась. Обняв Энджи, она шептала «Спасибо», и это слово благодарности имело солоноватый привкус ее слез. Наконец она отстранилась от Энджи и вытерла глаза. Что-то уж слишком часто она стала плакать в последнее время, вот и сейчас разрыдалась над чудесным подарком. Она встала, подошла к перилам и устремила взгляд на океан. В горле у нее застрял комок, поэтому заговорила она не сразу.

— Мне нравится здесь, — тихо сказала она, подставляя лицо легкому ветерку. — И малышу понравится. Жаль…

— О чем ты жалеешь?

Лорен медленно повернулась к Энджи:

— О том, что я не выросла вот в таком месте, с такой матерью, как ты… Может, тогда мне не пришлось бы носить блузоны, похожие на парашюты.

— Все делают ошибки, солнышко. И даже жизнь в любви и заботе не может защитить от них.

— Ты не знаешь, каково это, — покачала головой Лорен, — когда тебя не любят, а ты всем сердцем жаждешь этой любви.

Энджи обняла ее.

— Уверена, мама любит тебя, Лорен. Просто сейчас она оказалась на распутье.

— Самое удивительное, что я по ней иногда скучаю. Я просыпаюсь в слезах и понимаю, что она опять мне приснилась. Как ты думаешь, эти сны когда-нибудь прекратятся?

Энджи ласково погладила ее по щеке.

— Я думаю, что девочка всегда будет нуждаться в своей маме. Возможно, со временем боль утихнет. И возможно, однажды она вернется.

— Ждать от моей мамы чего-то хорошего — это то же самое, что ждать выигрыша в лотерею. Можно каждую неделю покупать билет и мечтать о выигрыше, но при этом не иметь ни малейшего шанса на удачу.

— У тебя есть я, — тихо сказала Энджи. — И я люблю тебя.

У Лорен глаза снова наполнились слезами.

— Я тоже тебя люблю. — Она обняла Энджи и прижалась к ней и в тысячный раз с горечью подумала о том, что скоро им предстоит расстаться.

Энджи не понимала, что с ней происходит — болела спина, а в начале июня ее стали одолевать такие сильные головные боли, что она с трудом вставала утром с постели. Конлан уговаривал ее показаться мануальному терапевту, она кивала и говорила: «Ты абсолютно прав». Иногда дело доходило до того, что она даже записывалась на прием.

Однако Энджи знала, что источник ее проблем — не в костях и суставах, а в сердце. Каждый восход солнца приближал ее к ребенку, о котором она столько мечтала… и к расставанию с Лорен. Эти два противоречивых желания — иметь ребенка и не расставаться с Лорен — не могли ужиться в ее душе и грызли ее изнутри.

Конлан все это понимал. Его советы показаться специалисту были скорее формальностью и объяснялись желанием найти выход. Когда они по ночам лежали бок о бок в кровати и разговаривали, Конлан отваживался на рискованные вопросы, и Энджи всегда отвечала на них, как бы больно ей ни было.

— Она скоро уедет. — Прижав к себе Энджи, Конлан и сегодня попытался успокоить жену. — Она хочет поехать в Лос-Анджелес пораньше, чтобы найти работу. Консультант считает, что она сможет через женскую общину устроиться на лето работать домработницей с проживанием.

— Да.

— Так и должно все идти, — сказал Конлан, поглаживая Энджи по руке.

Энджи закрыла глаза, но это не помогло. В сознании неотступно появлялись картины: Лорен собирает вещи, целует их на прощание и уходит.

— Знаю, — вздохнула она. — Я боюсь за нее, мне страшно при мысли, что она опять окажется одна.

— Я считаю, что отъезд пойдет Лорен на пользу, — мягко, но настойчиво продолжал Конлан.

— Она не представляет себе, как ей будет трудно. Я пыталась ее предупредить.

— Ей уже восемнадцать. Нам вообще повезло, что она еще прислушивается к нашим словам. — Конлан крепче прижал к себе Энджи. — Ты никогда не сможешь подготовить ее ко всему, через что ей предстоит пройти. И никто не может.

— А вдруг… — Помолчав, Энджи заставила себя закончить: — Она не сможет отдать нам ребенка?

— Ты готова к этому? В прошлый раз…

— Сейчас не прошлый раз. Когда была Сара, я постоянно думала о ребенке. Я приходила в детскую и представляла, как она будет здесь спать. Я называла ее Бу, а она меня — мамой. Каждую ночь я представляла себе, как укачиваю ее на руках.

— А сейчас?

Энджи легла на спину и посмотрела на него.

— А сейчас мои мечты связаны с Лорен. Я представляю, как ей вручают диплом в университете, как она выходит замуж… А потом перед глазами возникает картина, как мы машем ей на прощание и уходим, а она плачет.

— Но ведь это ты, а не она, просыпаешься с мокрыми от слез щеками.

— Не знаю, смогу ли я взять у нее ребенка, — сказала Энджи, наконец-то решившись рассказать о своих самых больших опасениях. — И не знаю, хватит ли у меня духа отказаться от него. Я знаю только одно: и в том и в другом случае наши сердца превратятся в кровоточащую рану.

— Ты стала сильнее. Мы оба стали. — Конлан приподнялся на локте и поцеловал ее.

— Разве? — усомнилась Энджи. — Тогда почему я боюсь достать папину колыбель из коробки?

Конлан вздохнул, и она увидела в его глазах страх, хотя и не поняла, чей это страх — его собственный или отражение ее.

— Кроватка из «Поля чудес», — тихо произнес он, словно только сейчас вспомнив об этом.

Эту кроватку смастерил отец Энджи, он полировал ее до тех пор, пока дерево не стало гладким как шелк. Он говорил, что идея пришла к нему после этого фильма с Кевином Костнером. У него в глазах стояли слезы, когда он преподнес колыбель своей любимой Энджеле. «Я ее сделал, — с гордостью сказал он. — А скоро появится и малышка».