Татьяна Тронина - На темных аллеях

— Ладно тебе, — махнул я рукой и ушел. Голова у меня болела, на сердце было тяжело. Наташка, конечно, не права — никакая Галарина не хищница…

Солнце уже начинало раскаляться. Я скинул свой костюм, только что гревший меня так приятно. Лег на песок возле воды, посмотрел на ослепительно синее небо. Сжал в горстях песок. И против воли из моей груди вырвался стон…

Дик Уэбстер жил в России уже пятый год, он был торговым представителем одной известной фирмы. Летом у молодого человека заканчивался контракт, и он собирался вернуться домой, в Америку, в свой родной Литтл Рок. У Дика с детства была заветная мечта — открыть у себя дома небольшой ресторан…

Он уже давным-давно знал, как будет выглядеть его ресторанчик, как он будет оформлен внутри, какие блюда будут подаваться и на каких тарелках. Дик с помощью друзей, заочно, даже подыскал себе повара для своего ресторанчика — классного парня из Нью-Йорка. Этому повару до смерти надоел большой город, и он мечтал жить в провинции, Литтл Рок для него был — то, что надо.

Пять лет в России позволили Дику накопить нужную сумму. Тем, кто здесь работал, платили хорошо — Russia считалась страной далекой, загадочной и опасной. Впрочем, Дик скоро привык к ней, и его контракт не был ему в тягость. Но он часто с улыбкой вспоминал те времена, когда он только собирался покинуть свою родину. Его близкие были просто в ужасе, мать плакала накануне отъезда. Дядюшка, отставной полицейский, подарил ему свой бронежилет, строго-настрого наказав ходить только в нем по опасным московским улицам. А тетя Мэг пугала племянника дикими русскими обычаями. Кузина Полли, бросив четырех детей, специально прилетела в Литтл Рок из Канады. Она привезла авиационное снаряжение своего покойного мужа, когда-то работавшего на Аляске, — мохнатый эскимосский полушубок, меховые сапоги, шерстяное белье, при взгляде на которое любого невольно пробивал пот, и главное — огромные медвежьи рукавицы. Дик поцеловал Полли в дрожащую, уже покрытую мелкими морщинками щечку и сказал, что теперь ему нечего бояться. Отец очень торжественно преподнес новенькую Библию.

Дик прилетел в Москву в начале бабьего лета. В октябре он уже снимал на любительскую видеокамеру драки футбольных фанатов, забыв под кроватью бронежилет, в ноябре научился залпом пить водку, а под Новый год ходил по Тверской без шапки и демонстративно лизал пломбир своим розовым языком.

Дик жил в квартире, недалеко от центра, которую для него снимала фирма. К следующему лету в этой квартире частой гостьей стала Машка. Машка была еще совсем юной девушкой, черноволосой, смуглой и жестокой. Ее предки назывались казаками. В постели она была — африканкой.

Итак, жизнь в чужой стране казалась вполне славной, милой, веселой, приятной и интересной. Только в самом дальнем, темном закоулке Диковой души прятался маленький, неопределенный такой страх перед этой Russia, словно свой главный секрет она перед ним еще не раскрыла.

Последнее лето было особенно удивительным. Дик экономил деньги — в свой отпуск он решил не ездить домой, а провести это время с Машкой. У Машкиных родителей была дача под Рязанью. В такой невообразимой глуши, что у Дика, когда он понял это, даже дух перехватило. Вонючий деревянный сортир. Ржавый душ, вода в котором нагревалась от солнечных лучей, а из-под скользкого пола вечно несло мыльной плесенью. Продуктовая лавка за пять километров. Пьяные трактористы и суровые доярки. Старинное дворянское кладбище с покосившимися крестами. Пруд, в котором плавала чудовищная рыба под названием «сом». И леса, леса, леса… Дик подумал, что не выживет тут и дня, но рядом была Машка…

По ночам в старом доме что-то громко трещало. Вишня ветвями скреблась в окна, и казалось, что это просятся в гости покойники с дворянского кладбища.

Утром вся семья собиралась вместе на веранде. Машкин отец, с остренькой бородкой, в пенсне, очень похожий на одного известного русского писателя, читал прошлогоднюю газету. Худощавая, не по возрасту унылая мать разливала чай из облезлого самовара, который Дик в первый же день договорился поменять на отличный электрический чайник. Школьник Василий, младший брат Машки, сам с собой играл на углу стола в поддавки.

После завтрака вся семья разбредалась кто куда. Дик с Василием запускали воздушного змея, потому что Машка в это время обычно рисовала. Мешать ей ни в коем случае было нельзя — иначе она начинала щипаться, да так больно, до черных синяков, что каждый раз после этого Дик давал себе железное слово бросить ее.

Машка рисовала странные, уродливые и в то же время удивительно забавные пейзажи, вихрь зеленых, голубых и белых пятен. Однажды она нарисовала Дика на фоне пруда, но получился и не Дик вовсе, а какой-то водяной из местного фольклора, с синими волосами и желтой грудью. Дик пришел в такой восторг от этого рисунка, что Машка тут же подарила ему его. Машка закончила Строгановку год назад.

— Повесишь у себя в ресторане, — сказала она.

— О! Ты будешь мой личный художник! Мы откроем в Америке галерею с твоими рисунками! Ты безумно, безумно талантлива…

— Держи карман шире.

— Очередная поговорка, yes?..

Она ходила в длинном, желтом платье с вечными следами акварели, и, когда стояла против солнца, сквозь легкую ткань были видны ее тонкие смуглые ноги.

Поздними вечерами они катались на лодке. Машка рвала лилии и рассказывала всякие истории о нечистой силе. На середине пруда Дик бросал весла и принимался взглядом искать сома. В черной воде плавали огромные черные тени.

В июле они в малиннике наткнулись на самого настоящего медведя. Увидев людей, медведь хрюкнул, как свинья, и удрал. Машка посмотрела на Дика и расхохоталась — у него волосы на голове стояли дыбом.

— Я никогда, никогда такого не видела! Я думала, это люди придумали! Как будто через тебя ток пропустили…

— Поговорка, yes?..

Они гуляли по лесу, искали грибы. Потерявшись, Машка звала Дика:

— Рича-ард! — И странно звучало это чужое имя в кондовой рязанской глуши.

— Маруса-а! — зычно откликался Дик. — Ау-у!..

Он сохранил об этом лете самые прекрасные воспоминания.

Осень была быстрой и светлой, а в конце ноября в Москве выпал первый снег. Он лежал недолго, растаял к вечеру.