Анна Берсенева - Этюды Черни

– Точнее, им со мной интересно.

– Я их очень хорошо понимаю. С вами действительно интересно.

– Это, наверное, что-нибудь да значит в их жизни.

Ее слова смутили Сергея, и последнюю фразу он произнес просто по инерции. Может быть, Саша заметила его смущение.

– Наверное, – кивнула она и улыбнулась.

Сергей поспешил перевести разговор на другое. Вообще-то не только для того, чтобы скрыть смущение – ему действительно хотелось говорить о ней. Уж точно больше, чем о себе.

– У вас не будет в Москве каких-нибудь концертов? – спросил он. – Я пришел бы вас послушать.

По ее лицу пробежала тень.

– У меня не будет концертов, – ответила она. – Вообще не будет. – И, не дожидаясь расспросов, объяснила: – У меня пропал голос.

– Ну да! Вы же нормально разговариваете.

Он произнес это и только потом понял, что сморозил глупость. Нашелся тоже знаток голосов!

Но Саша на его глупость не обратила внимания.

– Я думала, когда голос пропал, что это ужасно, страшно и все такое, – сказала она. – Но оказалось, что страшно совсем не это.

Она замолчала. Сергей помолчал тоже.

– А что? – наконец спросил он.

– Что не хочется нового. Ну да, в сорок лет обнаружилось: то, чем я занималась всю жизнь, больше для меня невозможно. Это тяжело, но это бывает. Мало ли что бывает! Люди переживают прошедшее и ищут новое.

– Не все люди.

– Вот я и оказалась как раз этими не всеми, – кивнула Саша. – Мне не хочется ничего для себя искать, потому что… Видимо, изменился химический состав организма, – усмехнулась она. – И вот такое со мною стало: желания исчезли, стремления… Извините! – вдруг спохватилась она. – Все это слишком сумбурно. В двадцать лет я даже не поняла бы, о чем речь.

– Но мне-то не двадцать лет. – Сергей усмехнулся тоже. И добавил: – Знаете, я думаю, вам просто не нужно обо всем этом думать. Надо просто проживать каждый день. И они вернутся – желания, стремления.

– День да ночь – сутки прочь? Я так и жила. И сейчас так живу. Но ничего не возвращается.

– Выходите отсюда, Саша, – сказал он. – Все переменится, честное слово.

– Здесь проще. – Голос ее прозвучал почти жалобно. – Мне вот сегодня сказали, что через пару дней гипс снимут и можно домой… И я не обрадовалась, а испугалась.

– А как вы доберетесь домой? – спросил он. – Вас кто-нибудь отвезет?

Этот вопрос задавать, конечно, не следовало. Трудно представить, чтобы ее некому было отвезти из больницы домой.

– Такси вызову. – Она пожала плечами. – Что за сложность?

Что Саша собирается ехать на такси, ничего не значило. Она ведь не сказала, что поедет одна. Но Сергей почувствовал мгновенную радость. Ему хотелось увидеть ее еще раз, и такой повод был не хуже любого другого.

– Сразу после гипса на такси трудно будет, – сказал он. – Проще, если я за вами приеду.

Она засмеялась.

– Что вы? – удивился Сергей.

– Извините. – Теперь она смутилась. – Вы так убедительно это сказали, что мне показалось: а правда, ведь так проще.

– Вам не показалось. – Он не стал сдерживать улыбку. – Скажите, когда вас выписывают, и я приеду.

Саша открыла дверь не сразу, а когда открыла, то сказала:

– В кухне вода течет, я не слышала звонок. Вообще-то надо бы дать вам ключи.

– Но – что? – спросил Сергей и вошел в квартиру.

– Но это совсем уж будет требовательно и нахально. Вы и так на меня тратите уйму времени без всякого для себя толку.

Сергей расхохотался. Как только он переступал порог ее квартиры, ему сразу становилось весело. Его веселью объяснений не было так же, как… Как исчезновению у Саши всех желаний и стремлений.

Видимо, причина была в том, что она назвала химическим составом организма. Этот химический состав у Сергея и менялся, как только его организм переступал ее порог.

– Почему без толку? Мы же с вами разговариваем, – сказал он. – Я, конечно, привык, что лучше всего разговаривается с детьми. Но с ними не обо всем поговоришь все-таки. Иногда хочется общения и со взрослым человеком.

– Проходите, взрослый человек. – На его смех Саша хоть и не засмеялась, но улыбнулась. – Я беспокоилась, почему вас все нет и нет.

Оказалось, что беспокоилась она из-за вареной картошки; это Сергей понял, когда прошел вслед за Сашей в кухню. Картошка лежала на большом плоском блюде, накрытом стеклянной полусферической крышкой. Когда Саша сняла крышку, над картошкой заклубился пар. Она была горячая и могла остыть из-за того, что его все нет и нет.

– А почему она разноцветная? – удивился Сергей.

Картошка в самом деле была необычная – желтые, розовые и даже фиолетовые клубни.

– Такая выросла. В Южной Америке. Я ее случайно в Интернет-магазине увидела, ну и заказала. Все же в таких штуках, как лемонграсс и разноцветная картошка, есть что-то бодрящее.

Вместе с разноцветной картошкой она заказала и необычную пластмассовую дощечку. На этой дощечке нарезалась зелень, потом дощечка складывалась, превращаясь в шестигранную трубочку, и все нарезанное легко из этой трубочки высыпалось. Именно это Саша и проделала.

То, что она стала интересоваться подобными вещами, еще ничего не означало. И могло даже означать совсем не выздоровление, а наоборот. Сергей знал, что интерес к мелким делам часто появляется как раз от ощущения того, что дел крупных и значимых в твоей жизни нет и не будет.

Именно эту причину он видел во всех действиях мамы.

Но высказывать свои соображения Саше, конечно, не стал. Он помыл руки, сел за стол, и, поедая разноцветную картошку, они принялись разговаривать. Что ж, раз ей это необходимо, он только рад, и даже если ей только для этого он и необходим, рад тоже.

С нею в нем появилась такая робость, какой никогда он прежде не чувствовал в отношениях с женщинами. Ну, и то сказать, никогда он и не видел таких женщин, как Саша.

Впрочем, внешне ничего похожего на робость не проявлялось: они разговаривали легко и свободно.

– Жалко, что такая глупость получилась с ногой, – сказала Саша. – Сходила бы с вами на следующий митинг. В воскресенье будет, я читала. Как ни странно, в моем желании туда ходить действительно есть что-то личное. Теперь я это совершенно точно понимаю.

– Что же в этом странного? – пожал плечами Сергей. – В моем желании – тоже.

– Ну да, учителям платят позорно мало, я знаю, – кивнула она. И добавила, спохватившись: – Извините, если я вас обидела.

– Во-первых, вы меня не обидели, во-вторых, учителям сейчас платят немало, во всяком случае, в Москве, а в-главных, дело вообще не в этом.

– А в чем?

Интереса в ее глазах стало больше, чем было, когда она рассказывала про разноцветную картошку. Это хорошо.

– Ну, долго объяснять… – засомневался он.

– Не ленитесь! – засмеялась она. – Итак?