Счастье за углом

Но сегодня их не обслуживали, потому что Дельта и вся ее банда собрались на кухне и пытались задавить меня своей общей силой. На Юге это называлось «вцепиться взглядом».

— Ты из Нью-Йорка, ты можешь это сделать, — настаивала Дельта. — У тебя есть связи.

— Несмотря на общую уверенность, — тихо сказал я, — не все в Нью-Йорке связаны с мафией и не у всех есть друзья в шоу-бизнесе. Дельта, последние несколько лет я пытался связаться с Кэтрин Дин, чтобы купить у нее ферму Нэтти. Безуспешно. Так с чего ты взяла, что сейчас мне удастся пробраться в ее палату?

Она взмахнула фартуком.

— Ты — моя единственная надежда! Когда я позвонила в ту больницу в Лос-Анджелесе, они даже не ответили, как она себя чувствует! А когда сказала, что я родственница, мне ответили, что меня нет в списках. И я сказала: «Дайте мне поговорить с мужем Кэтрин, и я буду в вашем списке», а они сказали: «Для этого вам нужно пробиться через его агента». Это какому мужу нужен агент, чтобы принять звонок от семьи своей жены?

Пайк вздохнул и обнял длинной рукой ее узкие плечи.

— Милая, отец Кэтрин еще двадцать лет назад отрезал тебя и всех остальных горных родственников от их семейной фотографии. С тех пор ты всякий раз, когда пыталась с ней связаться, наталкивалась на агентов и адвокатов, помощников и бизнес-менеджеров. А теперь ее муж построил вокруг нее ту же стену. Ничего нового. Ты не можешь помочь девочке, крошка. Просто не можешь. Да она, скорее всего, и не хочет твоей помощи.

— Но я этого не знаю. — Дельта махнула рукой в сторону маленького телевизора, висевшего на стене между проволочных полок со сковородками и кастрюлями. Си-эн-эн транслировали жуткие фотографии сгоревшей машины Кэтрин. — Все утро они только о ней и говорят, все новости только об этом! Член нашей семьи лежит сейчас на больничной койке, на другом конце страны, жутко страдает, и мы просто обязаны сказать ей, что у нее есть родня, которой не все равно!

— Если тебе станет от этого легче, — мягко сказал я, — я сильно сомневаюсь, что она сейчас в сознании. Жертвам огня несколько дней колют сильнейшие седативные препараты. Никто с такими ожогами не приходит в себя на следующий же день.

— Но она же очнется со временем, а когда очнется, ей нужна будет семья. Ее отец умер, мама тоже, все жуткие тетушки со стороны Динов из Атланты тоже либо умерли, либо в маразме. Я последний корень ее родового древа! Томас, ты же раньше был известным архитектором в Нью-Йорке, твоя жена была из богатой… ну, у тебя было много связей. Ты можешь найти способ связать меня с Кэтрин.

Упоминание моей прошлой жизни было лишним. Я отвернулся. Клео хмуро на меня посмотрела.

— Не надо убегать. Иисус верит в тебя, даже если ты сам в себя не веришь.

— Иисус не знает меня так, как знаю я. — Я кивнул на прощанье и вышел. И успел пройти полпути к машине, прежде чем Дельта меня догнала. Маленькая, но упрямая, она загородила мне дорогу.

— Ты не можешь прятаться от мира до конца своей жизни!

Я ответил мрачным взглядом.

— Я не хочу ответственности ни за чью жизнь, кроме своей.

— Лжец! Если бы ты не хотел, мой сын был бы мертв! Ты рисковал своей жизнью, чтобы не дать Джебу спрыгнуть с Шишки Дьявола, а ведь в то время ты был здесь совсем новичком!

Только потому, что у меня личное неприятие людей, которые прыгают с высоты.

— Я знаю о фотографиях, которые ты держишь в машине! Я видела, как ты на них смотришь, когда думаешь, что остался один!

Я напрягся.

— Нужно научить Бэнгера блеять, когда он увидит, что ты за мной шпионишь.

— Ты заставляешь себя снова и снова переживать смерть жены и сына, так, словно если ты будешь достаточно сильно горевать, то сможешь вернуться в прошлое и изменить то, что случилось. Но ты не сможешь, Томас. Никто не в силах изменить прошлое. На что мы способны, так это извлечь из прошлого урок и изменить будущее. — Она схватила меня за руки. — Ты же знаешь, каково это — оказаться на дне глубокой темной ямы без единой искры света над головой. Там, в этой яме, сейчас оказалась Кэтрин. Стань ее светом, Томас. Стань ее светом.

Я стоял, опустив голову и втянув плечи. Я словно шагнул в цементных ботинках в удобную канаву. Медленное, привычное напряжение ног стало невыносимым. Словно лодыжки выворачивались, отрываясь. Трещали кости, рвались сухожилия, кровь из вен заливала мягкую глину заднего двора.

— Я сделаю несколько звонков, — сказал я ей. — Но пусть тебя это не обнадеживает.

Она взяла меня за руки и улыбнулась.

Уже обнадежило.

Лос-Анджелес, отделение ожоговой терапии

К сожалению, мне не позволили умереть и стать легендой. Я могла бы присоединиться с Элвису и Мэрилин Монро в зале Славы Мертвых икон века, но не-е-ет.

— Кэтрин Дин? Кэтрин Мэри Дин? Вы знаете, где находитесь?

Я медленно моргнула, закутанная в кокон обезболивающих и седативов, того коктейля, который вводят жертвам огня в первые несколько дней, чтобы они не догадались, насколько глубоко поджарилось их тело. Я с трудом вспомнила свое имя, не говоря уж о том, что со мной произошло.

— Кто? — пробормотала я.

Если бы я могла себя видеть — голой, не считая стерильной простыни и огромного кокона бинтов на голове, правой руке, правой стороне тела, правой ноге… Видеть, что мои руки привязаны к койке, повсюду стоят капельницы и мониторы; видеть катетер между ног… И мою обритую голову, правую сторону которой пересекали повязки и пластыри… я захотела бы снова заснуть. Навсегда. Голова чудовищно опухла, даже левая ее сторона, которая не пострадала и со временем сможет выглядеть нормально.

Слава Богу, я не знала, как выгляжу. Пока. Зато слышала свой слабый голос, бормотавший:

— Папа? Бабушка Нэтти? Мама?

Они ко мне приходили. Папа просто улыбался мне. Он никогда не знал, что сказать, когда мне было больно. Этим занимались нянюшки. Бабушка Нэтти сказала:

— Ешь, девочка. Каждый раз, когда жизнь дает тебе бисквиты с подливкой, ешь и набирайся сил.

Во сне я стояла рядом с ней на кухне, видела чудесные витражные окна ее дома на Хребте Дикарки, любовалась, как солнечный свет и тени складываются в улыбку на огромных сине-зеленых склонах гор. Здесь не место тощим плаксам, шептали мне горы. Запах сала, молока, сосисок, муки и масла заполнил мой нос. Это странно успокаивало. Все будет хорошо, ты найдешь то, чего действительно хочешь, прошептала мне бабушка. Выше нос, я оставила тебе дом. Он ждет тебя.

Моя мама выглядела намного красивее, чем на фото, которые остались в моих альбомах. Она наклонилась ко мне и прошептала: Да, возвращайся домой. И мы однажды снова увидимся.

— Не бросайте меня. — Слишком поздно. Я проснулась.