Анна Берсенева - Антистерва

Лола отошла подальше от обсуждавших ее дам, с трудом преодолев соблазн обернуться, чтобы рассмотреть, кто позволяет себе такие разговоры. Или чтобы по выражению их лиц понять, что такие разговоры — это здесь совершенно обычное дело.

— Скучаешь?

Кажется, Роман обратился к ней впервые за целый вечер.

— Нет. Почему ты решил?

— Потому что веселье на твоем лице как-то не читается.

— По-твоему, я способна только на веселье или скуку?

— У меня еще не сложилось определенного мнения о том, на что ты способна, — усмехнулся он. — Пока я вижу, что ты похожа на кого угодно, только не на таджикскую погорелицу.

— Ты видел много таджикских погорелиц?

— Не знаю, погорелиц или нет, но на ваших баб я за последнюю неделю нагляделся. Пока у вас там был, — пояснил Роман. — В глазах либо вековая униженная льстивость, либо униженная тупость такой же длительности. А ты похожа на внучку восточного шейха.

— Почему на внучку? — удивилась Лола.

— Ну, или на правнучку. Во всяком случае, выглядишь так, как будто от восточного шейха тебя отделяет как минимум одно поколение, родившееся и прожившее жизнь в Англии. И наблюдаешь ты за всеми, как хорошо воспитанная аристократка наблюдала бы за гулянкой горничных и шоферов: вид невозмутимый, но явно ждешь, когда все это убожество закончится.

Лола ждала, когда все это закончится, только оттого, что чувствовала себя в этой компании крайне неуютно. И совсем не по причине своего особого аристократизма, а ровно наоборот — потому что ей было тоскливо и неловко среди этих уверенных в себе, абсолютно раскованных людей, и неловкость была такой сильной, что немели ноги и плечи.

— Ты плохо разглядел восточных женщин, — сказала она; ей не хотелось, чтобы Роман догадался о ее скованности и тоске. — Тебе, наверное, показывали только старших жен секретарей обкомов. Или как они теперь называются — бизнесмены?

— Возможно. Во всяком случае, у меня не возникло желания приобрести которую-нибудь из этих дам в личное пользование. Я даже решил, что все эти истории про какие-то там гаремные жемчужины — просто восточные байки. Но. как выяснилось, ошибся.

— Ты уже прояснил мою ситуацию? Или все еще опасаешься, что меня подослали враги?

Роман ничего не ответил. Лола не поняла, что означает его молчание — что она прошла проверку или наоборот? Но переспрашивать не стала.

— Кобольд, а ведь правильно я всегда и всем говорю, что ты тщеславная сволочь! — вдруг услышала она. — Привел такую бабу и молчишь. Интриган хренов!

Лола вздрогнула от неожиданности. Первый раз за этот вечер кто-то в открытую обратил на нее внимание, и сразу так!.. Она быстро обернулась, чтобы разглядеть женщину, которой принадлежал низкий голос, произносивший такие бесцеремонные слова. Она даже забыла на секунду про необходимость сдерживаться и никого не разглядывать, о которой помнила весь этот бесконечный, мучительный вечер.

Женщина была такая высокая и длинноногая, что казалась аистихой, бредущей по болоту. Лола, правда, видела аистиху только на картинке в детской книжке, но там эта птица была изображена именно такой — немолодой, сильной, некрасивой и очень выразительной. Сходство с аистихой довершалось еще и тем, что шея у женщины была длинная, а голова маленькая из-за очень короткой мужской стрижки.

— Почему интриган? — пожал плечами Роман. — Если ты не спрашиваешь, кого я привел, то почему я должен ее представлять?

— Хамло ты, Роман Алексеич, — заявила длинноногая дама. — Мало ли что я не спрашиваю? Я, может, до самого сердца потрясена, язык отнялся от изумления. А ей, — она кивнула подбородком на Лолу, — думаешь, приятно безымянной тут слоняться? Или она у тебя глухонемая?

— Как будто бы нет. Я вот и ждал, когда она наконец попросит ее представить. Но, кажется, зря ждал: просьб от нее не дождаться. Ее зовут Лола.

И смысл его слов, и невозмутимость, с которой он говорил о ней — в самом деле, как о глухонемой или неодушевленной, — были так унизительны, что у Лолы потемнело в глазах. Она уже готова была произнести что-нибудь резкое, но не сразу нашлась со словами. А пока, сдерживая бешеное сердцебиение, она эти слова искала, дама сказала:

— Что ж, будем знакомы. Я Альбина. Пойдем, я тебя сама со всеми познакомлю, а на Кобольда плюнь.

— Как это плюнь? — хмыкнул Роман, впрочем, с обычной своей холодной усмешкой. — Ты мне, Бина, женщину не порть.

— Слюной плюнь, — уточнила Альбина. — Пойдем, пойдем, а то стоишь как в зверинце. Мы не кусаемся.

— Это как сказать, — заметил Роман. — Ладно, знакомь ее со всеми сама.

— Да уж как-нибудь без твоих указаний соображу, — — бросила Альбина и слегка подтолкнула Лолу. — Пошли, чего ждешь? Боишься от мужика отлипнуть?

— Не боюсь, — ответила Лола.

Напряжение как-то незаметно отпустило ее, и она с удивлением поняла, что это произошло благодаря бесцеремонной Альбине.

— Ну и правильно. Сейчас Оксанка будет свою зимнюю коллекцию показывать, заодно посплетничаем. А платьишко на тебе ничего. Хоть и самопал, но стильное. У кого шила?

— Бей резче, не раздумывай. Все равно ты рассчитывать удар пока не умеешь, да по большому счету это и невозможно. В бильярде важно чутье и везение. — Альбина обошла стол и остановилась напротив Лолы. — Как и в жизни, впрочем. Ты вообще-то как, везучая?

— Не знаю.

Желтоватый костяной шар, лежавший ровно посередине зеленого суконного поля, притягивал Лолино внимание так, как будто был сгустком раскаленного металла. На секунду ей даже показалось, что она сама становится этим шаром, и ровно в эту секунду она ударила по нему кием — не резко ударила и не плавно, а так, что он тяжело стронулся с места и как по нитке вкатился в лузу.

— Везучая, — кивнула Альбина. — Невезучие за полчаса шары катать не обучаются, тем более не в американский пул какой-нибудь, а в настоящую русскую пирамиду. Везучая, холодная, стервозная.

— Не знаю, — повторила Лола. — Просто я почувствовала, как эти шары двигаются. Во всяком случае, мне показалось, что почувствовала.

Она была уверена, что дело действительно только в этом. Но если Альбине хочется считать, что дело в ее холодности и стервозности, то пусть считает.

«Да, может, так оно и есть, — подумала Лола. — Ничего я про себя уже не знаю. Что я теперь такая, какой никогда не была, это точно. Так почему бы и не стервозная? Даже хорошо — жить будет проще».

Роман вот тоже сказал, что она похожа на аристократку, наблюдающую за гулянкой горничных, хотя на самом деле она чувствовала во время этой гулянки не превосходство, а неловкость и тоску. Но возражать ему она ведь не стала.

— Выпьешь? — предложила Альбина. — Ты вискарь уважаешь?

— Я его никогда не пила.