Ангелина Маслякова - Не Dolce Vita

— Чего еще я о тебе не знаю? — задала я вопрос, ответ на который мне уже не был нужен.

Вместо ответа Антон опустил глаза.

Я села в такси и замерла, потому что не знала, что делать и куда ехать. У меня не было здесь ни друзей, ни близких знакомых, которые могли бы меня приютить. Все было чужое, этот город так и не стал мне домом.

«Дом? — спросила я сама себя. — Я хочу домой!»

— В аэропорт, — сказала я таксисту и устало откинулась на спинку сиденья.

Июльская жара в Москве невыносима. Хочется сбежать из этого пропахшего копотью города в прохладу ближайшего лесного массива и не возвращаться оттуда до наступления осени.

Раскалившийся от солнца и выхлопных газов воздух не дает дышать полной грудью и дурманит голову. Если в полдень выйти на улицу, то можно не только почувствовать, но и увидеть движение воздуха. Он словно прозрачная пленка затягивал собой все улицы, дома и машины. Асфальт под ногами плавится и источает тяжелый запах. А отсутствие хотя бы легкого ветерка делает хождение по улицам невыносимым.

Я сидела дома и смотрела телевизор. Последнее время я редко выходила из дома. Ноги опухли до такой степени, что с трудом влезали в тапочки. А тазобедренные кости болели при любом движении, даже когда я ложилась и вставала с кровати. Через пару недель мне предстояли роды.

Я вернулась домой в тот же день, что ушла от Антона. Прямого рейса в Москву не было, поэтому летела через Париж. Но меня это не смущало. Главным было поскорее улететь из Катара и оказаться у себя на родине, где все знакомо и привычно, где рядом будут родители и друзья, которые меня всегда поймут и поддержат.

Родные стены всегда успокаивают. Вот и я, оказавшись в своей квартире, уснула сном младенца и проспала практически весь следующий день. Никто не знал, что я вернулась, поэтому проснувшись и придя в себя, я решила, что пора всех оповестить о своем приезде. В первую очередь надо было встретиться с мамой.

Услышав мой голос, она очень обрадовалась:

— Доченька, как хорошо, что ты позвонила! Как твои дела?

— Хорошо, мам. — Я решила сразу не шокировать ее новостями.

— Как Антон? — поинтересовалась моя внимательная мама.

— Нормально. Ты знаешь, мам, я завтра прилетаю в Москву и очень хочу тебя увидеть.

— Что-то случилось? — почувствовав подвох, забеспокоилась мама.

— Давай при встрече? — взмолилась я.

Самым сложным для меня было сказать маме даже не то, что мы расстались с Антоном, а то, что я ждала от него ребенка. Во-первых, я не говорила ей об этом несколько месяцев, и конечно же ее это могло обидеть. А во-вторых, меня беспокоило, как она воспримет новость о том, что ее дочь станет матерью-одиночкой.

На удивление, родители не устраивали сцен, не было истерик и даже расстроенных лиц. Они приняли мою беременность как свершившийся факт, который не требует развития дискуссии.

«Ребенок? — переспросил папа. — Очень хорошо. Давно мечтал стать дедом».

Об Антоне никто не спрашивал. Родители все поняли без слов и не стали мучить меня вопросами, почему так случилось. Я знала, что рано или поздно мама спросит обо всем, но сейчас она мне дала передышку, в которой я очень нуждалась, поскольку говорить об Антоне не было ни душевных, ни физических сил.

Подруги примчались ко мне после первого же звонка. Правда, к привезенному ими вину я так и не притронулась. Зато мы поговорили по душам. Я рассказала им все до мельчайших подробностей. Они со мной в унисон плакали и смеялись. В тот вечер слезы лились рекой, зато мне полегчало, и я уже спокойно могла думать и говорить об Антоне.

Постепенно жизнь вошла в свое русло. Я позвонила своему бывшему начальнику и попросила вновь взять меня на работу. В чем он, спасибо ему за доверие, не отказал. Игорь Валентинович — мужчина умный, поэтому не стал выяснять причину моего возвращения, а вот полчище злорадных сотрудников, с завистью смотревших на меня, когда я уезжала в Италию, теперь с радостью потирали руки. Но я терпела и старалась не обращать на них внимание. Работа спасала меня от грустных и ненужных мыслей. Я отдавалась работе без остатка и пропадала там днями и вечерами.

Вернувшись в Москву, я сразу же возобновила свою помощь детишкам из Центра гематологии, которая раньше была для меня частью повседневной жизни. Я искренне обрадовалась, когда узнала, что за время моего отсутствия несколько моих подопечных выздоровели и уехали домой. Как бы глупо и странно ни звучала эта фраза, но я надеялась, что больше никогда их не увижу.

В какой-то момент я даже почувствовала себя счастливой оттого, что вновь могу творить добро, а не сидеть без дела, словно кисейная барышня в ожидании суженого. Когда в тебе нуждаются, тебя ждут и хотят видеть — это придает сил и заставляет не думать о своих собственных обидах.

Я стала навещать детишек два-три раза в неделю, а в остальные дни металась по городу в поисках какого-нибудь благородного спонсора, которых становилось все меньше.

В связи с кризисом все благотворительные фонды, оказывающие поддержку детишкам, попали в сложную финансовую ситуацию. Трудностей было много: и отсутствие живых денег на закупку лекарств, и сложности с размещением родителей в Москве, и недоступность билетов для приезда в Центр на лечение, и множество других препятствий на пути к обретению здоровья. Я помогала, чем могла, но каждый раз жутко расстраивалась, сознавая, что помощь, оказанная мной, — всего лишь капля в море. Спонсоры же постепенно уходили в небытие. И винить их за это было нельзя, поскольку им самим приходилось выживать.

Жизнь вновь стала прежней, только я была уже не та, что раньше. Я чувствовала, что изменилась, повзрослела, стала сдержанней и спокойней. Перестала реагировать на многие раздражители, которые раньше могли бы вывести меня из себя в долю секунды. Меня поглотила апатия. Очень многое стало безразлично. Даже моя неугомонная подруга Нонна не сумела вывести меня из этого состояния.

— У тебя депрессия, — подытожила она. — Если бы ты не была беременна, я бы тебе привезла хорошие лекарства. Сама сидела на них после развода. Но с тобой одни сложности.

— Ты называешь сложностью мою беременность? — безразлично поинтересовалась я.

— Ну вот опять! — вздохнула Нонка. — Потухший отрешенный взгляд. Я уже не знаю, чем тебя растрясти.

— А ты не тряси.

— Варечка, ну чем тебе помочь? — взмолилась Нонна.

— Ты мне уже помогаешь тем, что ты со мной рядом. Одна я давно бы сошла с ума.

— Может, сходим в ресторан? — предложила подруга.

— Нет. Я сегодня еду в Центр к своим детишкам.

Нонна уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но осеклась и с сомнением посмотрела на меня:

— Варя, может, не стоит окружать себя печалью. Ты так никогда не выкарабкаешься из депрессии.