Мари-Элен Лафон - Знакомство по объявлению

Например, в тот день, когда Поль показывал Эрику, как укладывать в поленницу дрова возле окружавшей двор стены; Эрик очень старался, у него неплохо получалось, но тут их увидела Николь и заорала как бешеная, что не желает, чтобы какой-то сопливый мальчишка укладывал ей дрова во Фридьере, слава богу, обходились раньше без него и дальше обойдутся, тем более без такого безрукого неумехи. Поль ничего не стал отвечать ей во дворе, но, когда она ушла в дом, двинулся за ней и закрыл за собой дверь. Эрик обнял Лолу за горячую голову и прошептал ей на ухо, что он не какой-нибудь нищий попрошайка, а потом взял и уложил до конца всю поленницу, как Поль его учил, крест-на-крест, чтобы не рассыпалось.

Коровник представлял собой странное место. Анетта старалась там почти не бывать, понимая, что, с одной стороны, делать ей в нем особенно нечего, а с другой — не желая показываться в невыгодном для себя свете, в роли никчемного существа, паразитирующего на обитателях дома только потому, что с Полем — братом и племянником — приключился такой вот чисто мужской каприз. В сумрачном помещении все чужеродные тела выпирали как-то особенно заметно, тем более в сравнении с Николь и дядьями, которые, подобно дружной троице первородных духов коровника, прямо-таки растворялись в его атмосфере, насыщенной шевелением теплокровных животных и крепкими, шибающими в нос запахами. Ловкие и невозмутимые, все трое скользили по проходу, появляясь и исчезая, словно призраки в порыжелых сапогах и комбинезонах, сосредоточенно выполняющие завещанную многочисленными поколениями предков миссию, заключающуюся в уходе за скотиной.

Уход за скотиной, всем своим видом демонстрировали они, не терпит отлагательства и проволочек: ничто и никогда не может помешать свершению расписанного по минутам ритуала, очередность стадий которого освящена обычаем. Ненасытные коровы громким мычанием требовали привычной кормежки, уверенные в своем праве на самую внимательную заботу. Приверженцами семейного культа выступали все, включая Поля; если верить местным сплетням, ни в одном другом хозяйстве скотину не держали в такой холе и неге, как во Фридьере, — поговаривали даже, что коровы здесь устроены куда лучше людей. В полумраке коровника мелькала, отсвечивая красным, ярко-рыжая челка Николь, словно с лоснящегося, местами покрытого мелкими завитками, медно поблескивающего бока одной из гордых представительниц салерской породы сорвался лоскут, заживший собственной независимой жизнью. Оттенок красного дерева — признак расовой чистоты, любила повторять Николь, находившая особенное удовлетворение в сходстве цвета собственной шевелюры с окрасом коровьих шкур.

Впрочем, между собой все четверо, рассуждая о домашней скотине, употребляли слова и выражения, более приложимые к людям; беспокоились о том, что животные боятся грозы, что их донимают комары, что они с трудом перестраиваются с зимнего времени на летнее и наоборот, что их раздражает слишком громкий шум нового доильного аппарата, что они плохо переносят дождливую весну или осень, что им тяжело передвигаться по раскисшей дороге, отправляясь на пастбище, — и действительно, в ненастные дни коровы на некоторое время замирали на пороге коровника, будто не решались выйти наружу.

Если в священный час дойки в коровнике появлялись сотрудники ветеринарной станции, направленные руководством для проведения планового осмотра, это вызывало бурю негодования — да как они смеют нарушать покой животных! Если Поль, повинуясь одному ему ведомым соображениям, вдруг менял поставщика люцерны — излюбленного коровьего лакомства, вносящего приятное разнообразие в монотонность их питательного рациона, — Николь с дядьками немедленно собирались на тайное совещание и упоенно изливали друг другу общее возмущение: скотина сама не своя, у нее пропал аппетит, жует вяло, того и гляди заболеет, а то и вовсе откажется от корма. Дядьки стояли на своем непоколебимо, как два утеса: скотина не любит ничего нового, не выносит никаких перемен, даже самых пустячных. Они не сомневались в том, что, владей коровы даром речи, они сами по любому поводу говорили бы людям: «Раньше было лучше». Кстати, дядьки уверяли, что некоторые из коров — самые хитрые и смелые — с легкостью могли дать понять окружающим, чего именно от них ждут, — в общем, все как у людей. Понять корову — дело нехитрое, считали дядьки, главное здесь — терпение, но разве нынешняя молодежь знает, что такое терпение, им ведь все некогда. Но одного терпения мало, еще требуется подход.

Они никогда не упоминали ни про какой особый дар, для них все сводилось к подходу — правильному или неправильному. Есть у человека подход к скотине или его нет, видно сразу, даже у ребенка, научиться этому нельзя, с этим надо родиться. Николь, даром что женщина, удостоилась зачисления в избранный круг, к которому, разумеется, принадлежали и сами дядьки, а вот Поль — нет; Поль — так, середнячок, нет у него к животным понимания, слишком торопится, когда надо подождать, бранится, когда надо действовать лаской; хотя, нехотя признавали они, с годами он стал поспокойней.

Но вот феномен Эрика вверг совет мудрейших в недоумение. Сын чужой, пришлой женщины сумел поладить с Лолой — созданием, бесспорно, наделенным большим умом, но вместе с тем отличающимся тяжелым, непостоянным характером. Эти двое прямо-таки влюбились друг в друга с первого взгляда, и ничего ты с этим не поделаешь; не в силах оспаривать очевидное, дядьки поворчали-поворчали, но смирились с этим удивительным фактом, демонстрируя похвальную терпимость и утешаясь тем, что речь идет всего лишь о собаке, которая, строго говоря, к домашней скотине не относится — это ж тебе не молочная корова салерской породы. Эрик на протяжении довольно долгого времени старался держаться от коровника подальше, не в последнюю очередь из-за того, что там почти постоянно находилась Николь; он боялся, что его присутствие будет слишком радостно встречено Лолой, а уж этого Николь ему точно не простит.

Но вот как-то вечером — шла их вторая зима во Фридьере — Поль, решив пролистать школьную тетрадку Эрика по истории, поразился почерку мальчика — круглому, ровному, разборчивому. Все четверо старожилов Фридьера писали как курица лапой, сами не без труда разбирая ими же накорябанное, и Поль, не сдержавшись, выразил Эрику свое искреннее восхищение и в святой простоте едва не смертельно обидел его, сказав, что в его время так хорошо писать умели только девочки. И то не все, добавил он, припомнив, что у него в классе на подобные чудеса были способны только несколько отличниц, не ленившихся выписывать каждую буковку; в его понимании эта скрупулезность была сродни чисто женской склонности к чистоте, аккуратности и вообще красивым вещам.