Валентина Мельникова - Колечко с бирюзой

— Ты у Пеликана спроси, кто ко мне первый в очереди, он популярно тебе объяснит! Но учти, если тебе прострелят задницу, я к тебе не подойду.

— Ладно, хрен с тобой! — Бандит опять лег на пол. — Корми, пои, но учти, что на крышах сидят их снайперы, могут ненароком и тебе в башке сквозняк устроить!

Наташа обошла детей. Девять девочек и пять мальчиков, зареванных, дрожащих от страха и холода, смотрели на незнакомую женщину в белом халате с такой тоской и надеждой, что она сама чуть не разрыдалась. Наташа вместе с вожатой собрали в столовой какие были полотенца, скатерти, халаты, шторы. В эти тряпки они закутали детей, чтобы уберечь их от ночного холода, который в горах ощущается особенно сильно.

Прошло уже почти два часа, как Наташа очутилась здесь, но обещанный автобус все не появлялся, и бандиты начали беспокоиться.

Иногда Наташа подходила к окну и из-за спин детей пыталась разглядеть, что же делается на территории лагеря. Однако свет мощных прожекторов слепил глаза, и разобрать, что происходило за стенами столовой, было практически невозможно. В какой-то момент Наташе показалось, что по краю площадки мелькнула тень, и тотчас с первого этажа ударили два автомата. И вновь все стихло…

— Эй, Пеликан, выходи на связь! — раздался вдруг из темноты усиленный мегафоном голос. — Автобус подогнали. Патроны и гранаты в наличии, сколько просил, все теперь твое!

Репродуктор откашлялся:

— Все относительно, начальник! Было твое, стало мое. Но к тебе вернется, гарантирую, если помешаешь в горы уйти!

— Баш на баш, Пеликан! Мы тебе автобус и оружие, ты возвращаешь детишек и женщин!

— Ну, ты даешь! — Пеликан расхохотался. — Чтобы ты из-за первого же куста нас из гранатомета шибанул или что похуже придумал? Не на того попал, корешок! Требования остаются прежними: автобус, оружие, дети. Границу благополучно пройдем, слово даю, всех отпущу! Подгоняй автобус, пока я не разозлился!

Где-то неподалеку зафырчал мотор, и тяжелый «ЛиАЗ» вкатился на площадку перед входом в клуб.

Наташа вернулась к Пеликану:

— Послушай меня, среди детей пятеро — очень слабые. Одна девочка с больным сердцем, боюсь, не выдержит дороги. Не бери грех на душу, отпусти их, прошу тебя!

— Ах, они меня просят? — скептическая ухмылка скривила губы Пеликана. — Что же ты меня совсем за зверя считаешь? Но замена должна быть равнозначной! Решай: детей я освобожу, но при условии, что ты добровольно уходишь со мной на юг.

Наташа сжала зубы. Что-то подобное она предчувствовала, но все-таки нашла в себе силы и язвительно спросила:

— А ты в состоянии содержать меня на должном уровне? Сам говорил, что я создана для красивой жизни.

— Говорил, и от своих слов не отказываюсь! Все, что ни пожелаешь, будет в твоем распоряжении. Думаешь, я лагерный придурок и деньги в тихореченской сберкассе хранил? Да я теперь, может, только и развернусь как следует! По крайней мере, нахлебников поубавится!

— Свежо предание, да верится с трудом! — процитировала классика Наташа. — Не мне тебя учить, у тебя своя голова на плечах. Только интересно, кем я при тебе буду?

— А это зависит только от тебя! Хочешь, прежний договор в силе останется. Нет — все равно от себя не отпущу, не надейся! Но слово свое сдержу и детей освобожу.

— Хорошо, я согласна! — Наташа вздохнула. Все равно Егор что-нибудь придумает, и рано или поздно заложников освободят. Видно, в милиции хорошо осведомлены о его способностях, если даже на кордоне его нашли. Да и в лагере начальство смотрело ему в рот. Очевидно, чувствовали, что от его опыта и умений зависит не только дальнейшая карьера, личный авторитет, но и внимание высокого командования.

Сама Наташа перестала испытывать какой-либо страх. Ситуация, скорее всего, была под контролем, да и бандиты вели себя пока спокойно. Однако, как они поведут себя дальше, когда окажутся в ограниченном пространстве автобуса, менее защищенные от нападения, на сложных горных дорогах, где и днем-то передвижение опасно, а им придется ехать ночью? И у каждого в душе страх, а в руках — автомат, в котором таится тридцать смертей…

— Все, Пеликан, автобус у дверей! — прокричал из столовой кавказец. Два бандита вошли с носилками, переложили на них Пеликана.

— Дети пусть по одному переходят в зал и вместе с бабами спускаются вниз, — приказал Пеликан, — а вы следом за ними. Выходить по моему приказу. Автобус стоит дверь в дверь?

— Да, как и договаривались!

— Отлично! Пусть доктор отберет самых дохлых, но не выпускайте никого, пока все парни не сядут в автобус, а потом просто оставьте их! Понятно?

— Все о'кей! — проговорил бандит и скрылся в столовой. Оттуда сразу же послышался шум и топот ног. Эвакуация началась!

Егор, Степанок и Гуд Монин наблюдали за происходившим с чердака ближайшего спального корпуса. Автобус прикрывал вход в клуб, и им были видны лишь головы и плечи детей, закутанных в какие-то тряпки. Бандиты разместили их у окон, сами же уселись в проходе между креслами. Там же, очевидно, поставили носилки с Пеликаном.

Егор поразился выдержке бандитов: четко, быстро, слаженно погрузились в автобус — без криков, ругани, без неразберихи. Что-что, а в умении наводить порядок и поддерживать дисциплину Пеликану не откажешь. Но и жестокости не занимать. Хладнокровно, в упор расстрелять десять человек, из них двух женщин, а потом на протяжении нескольких часов умело уходить от погони, захватить заложников и выдвинуть требования, выполнение которых не требует большого времени, а значит, не дает противной стороне возможности детально продумать операцию по освобождению детей, — поистине, нужно обладать нестандартной выдержкой и изощренным умом.

Пеликан наотрез отказался от услуг предложенного водителя. Вероятно, автобус поведет кто-нибудь из бандитов… У дверей автобуса взметнулся краешек белого халата, и мужчины посмотрели на Егора.

— Умница и молодчина твоя Наталья! — Степанок слегка сжал его локоть. — Нынче такие женщины большая редкость!

Егор судорожно сглотнул. Приходилось ему бывать в переделках и почище этой, но впервые от него зависела жизнь не людей вообще, а самого дорогого и близкого человека на свете. Он понял это, когда Наташа уходила к столовой, напряженная как струна, побледневшая, с закушенной нижней губой. Его славная и любимая женщина…

Он не допускал и капли сомнения, что сумеет сделать все, чтобы спасти ее и детишек. Но сама мысль о том, что она находится рядом с этой грязной, развратной тварью, настолько волновала и бесила его, что порой ему казалось: он теряет не просто контроль над собой, но и остатки разума.

— Смотрите, — вскрикнул вдруг Монин, — пятерых оставили. Голову даю на отсечение — твоей Натальи работа!