Юлия Лианова - Любовная мелодия для одинокой скрипки

–?Милости прошу, – широким жестом указала на новую, роскошную парадную дверь. Она сделала небольшой ремонт, заменила старую, о чем давно мечтала, и теперь с интересом ожидала реакции Алекса. Но Алекс был занят Каролиной, вдруг оробевшей.

–?Анатолий Андреевич, не откажите в любезности, вещи занесите в гостевые комнаты на второй этаж, вы знаете, – распорядилась Инна. – Маша, помоги Анатолию Андреевичу, не стой. – И к Каролине: – Вам не трудно будет подниматься на второй этаж после операции?

«Так, первая парфянская стрела», – подумала Каролина. Страх улетучился, и она ответила как можно более жизнерадостно:

–?Что вы, Инна Евгеньевна, когда мы были на море, то гуляли даже по скалистому берегу...

В прихожей их встретила бабушка Берта Витальевна. Несмотря на свои восемьдесят лет, прямая, седая, с чуть подкрашенными в голубой цвет, хорошо уложенными в причудливую прическу волосами, в строгом закрытом платье, заколотом у шеи старинной – это Каролина тоже отметила – камеей, с изуродованными артритом пальцами, унизанными кольцами. Она внимательно оглядела Каролину, обняла, прижалась на мгновение нежной, несмотря на морщины, щекой к щеке, и обратила свое внимание на Динку. Что-то ее заинтересовало в Динке, она скупо улыбнулась, рассматривая ее, и сказала, что именно так она себе и представляла манекенщиц.

–?Она не манекенщица, бабушка, – сказал Алекс.

–?Я знаю, – ответила Берта Витальевна. – Но могла бы ею быть. Очень хорошая профессия. Из манекенщиц, как я читала, выходят в жены олигархов или во владелицы модельного бизнеса. Я думаю, деточка еще найдет своего Кардена.

–?У Кардена уже есть Майя Плисецкая, – не совсем к месту заявила Динка, не умеющая долго молчать. – А в жены олигарху я не хочу и не собираюсь.

–?Майя Плисецкая великая балерина, но я ее не люблю. Она слишком много говорит о своем величии, – изрекла бабушка и пригласила всех в ванную освежиться с дороги.

–?А затем – к столу, – перехватила инициативу Инна Евгеньевна.

Торжественный обед прошел без парфянских стрел и мелких колкостей. Берта Витальевна задала, правда, один скользкий вопрос:

– Когда будет свадьба? – но Алекс отшутился:

–?Не волнуйся, бабушка, тебе мы сообщим второй.

–?Почему второй? – последовал умело запрограммированный им вопрос бабушки.

–?Потому что первой узнает мама.

Завершилось все сюрпризом не только для всех, но и для Каролины. Алекс перешел из столовой в гостиную, все за ним последовали, а он сел за рояль, и только тут Каролина увидела, что на полированной крышке кабинетного «Блютнера» лежит ее скрипка. У нее замерло сердце. Она застыла, издали разглядывая футляр. Она отлично помнила, что он был раздроблен... Нет, целый, но безусловно, ее собственный. Она сделала несколько стремительных шагов к роялю, схватила футляр, достала скрипку, придирчиво осмотрела – ни малейших следов страшного увечья. Не то что у нее, вспомнила она шов на бедре.

–?Как это возможно? – только и смогла спросить она, разглядывая лакированное тело своей «подруги». Не осталось ни намека на страшные щели. Она пробежала чуткими пальцами по струнам, и сочный звук наполнил комнату.

Алекс сделал приглашающий жест рукой, в такой обстановке отказываться было невозможно, она подошла к роялю, взяла ноту, настроила скрипку, осторожно, словно боясь, что вдруг все рассыплется, оказавшись просто миражом, опустила смычок на струны и заиграла...

Наградой ей были каменные лица двух женщин.

После долгих ласк и бурной близости Каролина спала как убитая, без мыслей и сновидений. Только один раз среди ночи внезапно проснулась, проверила, рядом ли Алекс, положила руку ему на плечо и вновь провалилась в здоровый крепкий сон.

В самом начале сентября на Москву обрушились дожди. В первый день все почувствовали облегчение – как по волшебству, унесло отвратительный, замешанный на выхлопных газах и тонкой строительной пыли московский смог, листва деревьев, еще не начавшая желтеть от жары, словно умылась, стала вдруг зеленой и праздничной, и даже нависшие над самыми крышами высоток лохматые тучи не портили радостного ощущения. Но утром следующего дня дождь продолжился, и праздничность стала отступать перед его монотонностью, на третий день сырость начала проникать в квартиры, влажные вещи не успевали за ночь высохнуть, и все в природе приобрело какой-то серый, блеклый вид.

Настроение стало под стать дождливой погоде, и казалось, что уже никогда не проглянет сквозь тучи солнышко...

А может быть, причина совсем в другом?

Всю ночь после импровизированного и абсолютно неожиданного концерта Инна не сомкнула глаз.

Ее душила ярость. Она никогда раньше не думала, что может так яростно ненавидеть и, что греха таить, – по-бабьи завидовать. В этой зависти прихотливо сплелось материнское чувство к сыну, влюбленному бог знает в кого, и чувство женщины, долгие годы ради сына отказывавшей себе в плотских радостях, соглашавшейся на суррогат. Во имя чего? Зачем он устроил этот концерт в первый же день? Демонстрировал? Что, таланты кабацкой скрипачки? А она ждала, что он расскажет о картинах, купленных в загадочном, романтичном замке где-то в горах Тосканы... «Господи, что они там делают, сколько можно спать?»

Инна приняла решение: чтобы хоть как-то восстановить если не душевное, то хотя бы физическое равновесие, она должна немедленно поехать к массажисту Никичу. Позвонить и поехать. Поехать и все!

Она с трудом дождалась девяти утра, когда бывший тренер приходит в свой массажный кабинет, вздохнула и набрала номер:

–?Доброе утро, Никич, это Инна.

–?Доброе утро. – От его низкого, спокойного баритона по всему телу пробежала дрожь.

–?Я не могла бы приехать к вам сегодня? Я понимаю, время неурочное, но... мне трудно объяснить... словом... – Чуть ли не в первый раз в жизни она мучилась, собирая расползающиеся слова, и никак не могла связать их в четкую фразу. – Да, хорошо... конечно... Не беспокойтесь... я с удовольствием проведу время в сауне, ожидая окошка в вашем расписании... – Она даже не знала, что у него есть кроме кабинки с душем, дающим жесткую струю, и сауна... – Я буду к одиннадцати...

Она взглянула на часы. Девять десять. Встречаться с сыном и этой женщиной не хотелось. Она торопливо приняла душ, в надежде смыть ночные вожделения, не помогло, но чуть полегчало, вышла на кухню, где в сверкании хрома и мрамора вот уже десять лет царила Катя. Выпила чашечку кофе с молоком.

–?Если будут спрашивать, что сказать, Инна Евгеньевна?

–?Ничего не говори... Или... скажи, что звонила Вика.

–?Хорошо, Инна Евгеньевна. К обеду будете?

–?Возможно...

–?Алексею Михайловичу кофе наверх подавать? – По утрам Катя иногда подменяла горничную.