Анна Берсенева - Французская жена

– Нет, не могли, – быстро ответила мама. – Я учительница по профессии.

Учительницей была не она, а бабушка. Мама, наверное, просто назвала первую профессию, которая ей вспомнилась.

– Не похожа ты на учительницу, – усмехнулся дядя Алексей.

– А это не твое дело, кто на кого похож.

Николай тоже вошел в дом и, стоя у двери, смотрел оттуда с жестким прищуром.

– Муж твой? – обернувшись к нему и окинув его неторопливым взглядом, поинтересовался дядя Алексей. – Надо же!

– Что?

Прищур Николая стал жестче.

– Да так… – медленно проговорил дядя Алексей. – А ты на меня не щурься. У нас тут не зона.

И, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.

– Зачем ты с ним так, Коля? – укоризненно сказала мама. – Он же Фильку спас.

– Спас! – Феликсу показалось, что у Николая клацнули зубы. – Теперь, значит, дрочить можно на тебя?

– Коля! – возмутилась мама. – Что ты говоришь? Еще и при ребенке.

Непонятно было, что так взбесило Николая, но струна, которую Феликс всегда чувствовал в нем натянутой, теперь звенела на жестком пределе.

– Какой он ребенок? – хмыкнул Николай. И, в два шага пройдя через комнату, остановился у продавленного дивана, на который дядя Алексей положил Феликса. – А ну встань!

Он не сказал это, даже не крикнул, а проклокотал. Звук шел у него не изо рта, а прямо из горла. Такой звук издавал волк, которого Феликс видел в фильме Би-би-си. Через минуту тот волк впился в горло оленю, которого преследовал.

– Встань, сказал! – тем же клокочущим голосом повторил Николай.

Феликс встал с дивана. От удивления его даже не пошатывало.

Коротко, без замаха Николай ударил его по лицу. Потом еще раз, еще.

– Ко-оля!..

Мама закричала так, что у Феликса зазвенело в ушах. Правда, в них уже и так звенело от полученных пощечин.

Мама бросилась к нему. Николай перехватил ее и отшвырнул в сторону, как собачонку. Все еще крича, она отлетела к стене.

– Не лезь, куда не понимаешь, – сказал он негромко и не глядя не нее. – Хочешь, чтоб тебе в следующий раз его труп принесли?

Мама замолчала мгновенно, словно, отшвырнув ее, Николай нажал на какую-то кнопку и отключил ей голос.

Он еще раз ударил Феликса и процедил, глядя ему прямо в глаза:

– Полезешь куда не надо – пришибу. Понял?

Феликс молчал. Он был так ошеломлен, что язык у него отнялся снова. Как будто он еще раз утонул.

– Понял? – повторил Николай.

И тут Феликса охватила такая ярость, что все побелело у него перед глазами. Никогда его не били, никогда! Да еще вот так, по лицу!

Он вскинул руку повыше и попытался ударить Николая если не в лоб, то хотя бы в грудь. Тот перехватил его руку, сжал запястье. Феликс вскрикнул. Он не заплакал, но слезы брызнули у него из глаз от боли.

Подержав его запястье несколько секунд, Николай ослабил хватку. Но при этом он взял Феликса за шиворот, как щенка, и потащил из комнаты. Он тащил его молча, ничего не объясняя. Феликсу показалось, что он дотащит его вот так до края деревни, а там бросит в глубокую яму – их много было вокруг, раньше здесь добывали соль, и они были для чего-то нужны.

Но Николай только вытащил его из комнаты в сени и втолкнул в чулан. Хлопнула дверь.

– Посиди, подумай, дорога тебе жизнь или нет, – донесся из-за двери голос Николая. – До умного додумаешься – позовешь.

«Лучше сдохну», – стиснув зубы, подумал Феликс.

Он никогда не говорил так раньше – «сдохну». Но теперь все переменилось.

Он еле сдерживал слезы. Это были слезы бессилия. Чтобы не всхлипнуть – не хватало еще Николаю услышать, как он ревет! – Феликс отошел подальше от двери и сел на пол чулана. Прямо над ним было крошечное окошко – даже не окошко, а похожая на бойницу прорезь в бревнах. Она была сделана, чтобы чулан проветривался и не отсыревал.

Феликс сидел на земляном полу и смотрел, как меняется цвет неба в этой узкой бойнице. Вот оно из голубого становится синим, вот синеет еще, делается темным, бархатным…

Он смотрел на небо очень долго, и мысли его не то чтобы успокаивались, но делались холодными и стройными.

«Не навсегда же он меня сюда засунул, – думал он этими своими новыми холодными мыслями. – День подержит, ну, два. Больше она ему все-таки не даст. – Он вспомнил, как мама замолчала, словно выключилась, и замерла у стены, не пытаясь его защитить. Он понял, что теперь может называть ее только «она». – Да, наверное, завтра утром выпустит. Но если сразу убежать, то сразу же и поймают. И деньги… Сколько билет стоит на поезд? Зайцем далеко не уедешь – снимут, вернут ей обратно. Надо подождать. Дня два. Лучше три».

Он стал думать, сколько дней сможет выдержать до побега. Сколько сможет сдерживаться, глядя на нее и на Николая. Он давал себе задание: надо выдержать даже не три дня, а целых пять.

Вдруг Феликс услышал тихие голоса. Он бросился под бойницу, прислушался. Конечно, это как раз их голоса и были, Николая и ее.

– Нина, родная моя, пойми: он мужчина. А мужчина должен уважать силу, иначе жизнь его сломает. Он у тебя и так воспитан, как… Я не в укор тебе, родная, не думай! Я все понимаю: мужчины рядом с пацаном не было, а ты женщина, чудо мое прекрасное, любовь моя… красавица моя…

Николай замолчал, словно задохнулся. Феликс подтащил к бойнице ящик, влез на него. Теперь ему виден был кусочек двора перед стеной дома. На этом кусочке стояли обнявшись она и Николай. Если бы Феликс не был сейчас охвачен отвращением, он подумал бы, что это необыкновенно красиво – то, как они стоят. Николай прижимал ее к себе, целуя, ее руки были вскинуты ему на плечи.

– Любимая… спасла меня… – шептал Николай. – Бог мне тебя послал…

– Коля, Коля… Единственный мой… – Ее голос тоже срывался, был полон незнакомых придыханий. – Я не знаю… Но у меня… У меня все в груди перевернулось, когда я увидела, как ты его…

– Ну хватит уже. – Николай отстранился от нее. – Нина, у него самый возраст поганый. Если его сейчас на место не поставить, он тебе через год-другой на голову сядет. Ты мне поверь.

– Я верю… – прошептала она.

Феликс спрыгнул с ящика. Его била крупная дрожь.

Он никогда не размышлял, что это такое, когда мужчина и женщина любят друг друга, и даже в книжках – про Айвенго, про похитителей бриллиантов – всегда пропускал страницы, на которых это описывалось. И вдруг он увидел это воочию. И как же это оказалось отвратительно! Какие гнусные, какие насквозь фальшивые слова – родная, единственный, Бог послал, чудо мое…

«Не нужны мне ваши чудеса!» – подумал он со злостью.

Но тут желудок его сжался, потом резко вывернулся, и его вырвало прямо на пол от отвращения к этому всему – к любви, к чудесам, к Богу… Он упал на колени, руки его попали в вонючую жижу, и, сотрясаясь от рыданий, липкими ладонями зажимая себе рот, он слышал, как мужчина и женщина за бревенчатой стеной застонали друг у друга в объятиях и, сначала шурша травой, потом стуча ногами по ступенькам крыльца, бросились в дом так, словно их гнала какая-то страшная, непонятная ему сила.