Елена Граменицкая - Сказка Шварцвальда

Невинное дитя, ждущее появление на свет, не оставило ей смелости ответить на иезуитское предложение немедленным отказом. Она будет вынуждена предать женщину, чьи руки приняли ее на свет, тем самым спасая свою любовь и надежду на будущее.

Епископ торжествовал, видя бездонную пропасть, что разверзлась перед несчастной, лакомясь безжалостно терзающими ее душевными муками.

Когда он, заручившись ее согласием лжесвидетельствовать, покидал келью, Кристина, упав на колени в мольбе протянула к нему руки. Она просила дать ей возможность покаяться перед Региной, до того момента, как начнется последнее заседание.

— Я позволяю тебе, дитя мое, испросить ее прощения, если сможешь, но помни, изменишь данному слову, я велю твоему Якову заново перемолоть все кости одну за другой. Можешь не сомневаться. — в голосе эпископа проскрежетали злобные металлические нотки.

— Обычно я не оставляю свидетелей своей слабости. То, что тебе удалось однажды вырваться из моих цепкий когтей, непозволительная удача!

Кристина удивленно подняла на него красные от слез глаза.

Конрад невозмутимо продолжил.

— Один раз ты увидела, вместо того, чтобы почувствовать. Уверен, что порой мучаешься от сожаления, что не спустилась тогда вниз с галереи…Он отметил тебя, боль отныне предвосхитит желание…

Девушка, громко вскрикнув, упала на каменный пол без чувств.

Досыта наевшись ее страдания и страха, святой отец, довольно ухмыляясь, крепко закрыл дверь кельи.

— Глупцы!! Слепые котята! — прошипел его голос в темноте коридора.

Светлая половинка души немедленно возразила — И тем не менее, ты восхищен и завидуешь им…

— Чему? Роковой ошибке, что она готова совершить? — опровергла темная сторона.

— Нет, ее горячему любящему сердцу… в отличии от твоего проклятого застывшего камня!

— Отнюдь, лукавый ангел! Я уже близок к освобождению…

— Тогда постарайся найти неоспоримые доводы, которые убедят новоиспеченного глупца, которого ты наметил в свои преемники!!

Темная сущность эпископа снисходительно усмехнулась

— Ты меня недооцениваешь! Убеждать я умею.

Спустя полчаса Конрад, вернувшийся в поместье, приоткрыл дверь в небольшие скромно убранные покои. Дрожащий свет масляных светильников, закрепленных на стенах, создавал ощущение спокойствия и уюта. За небольшим столом, на котором потрескивала чадящая смолой лучина, согнувшись над холстом, сидел Яков, его перевязанная правая рука держала кусок угля, неумело сжимая его двумя пальцами искалеченной руки. Привычные движения вызывали в его раздробленной кисти невыносимую боль. Стиснув зубы, художник пытался вновь учиться рисовать. Но уголь неумолимо падал вниз.

Конрад некоторое время следил за безуспешными попытками. Разум его на мгновение тронуло сочувствие, но эпископ подавил непривычное чувство. Уже второй раз за день, как он испытывает забытую слабость к низшим существам. Восхищение их стойкостью и готовностью к самопожертвованию.

Его ставшей огромной тень бесшумно прокралась и вызвав испуг художника послушно замерла за спиной хозяина…

Сегодня Конрад принес художнику радостную весть, даровав надежду на скорую встречу с любимой.

— Будь готов Яков, к вечеру второго дня. Последуешь за доверенным человеком, не спрашивая ни о чем, не молви ни слова, сядешь в повозку и, плотно зашторив окна, сохраняя молчание и выдержку, будешь ждать. Терпеливо ждать столь долго, сколь необходимо… Стоит тебе ослушаться, заговорить с кем — либо или показать лицо, не видать тебе Кристины как своих ушей. Внял ли ты, сын мой?

Взволнованный Яков исполненный благоговения схватился со стоном за больное бедро и медленно опустился перед Конрадом на колени. Глотая слезы благодарности, дрожащими губами коснулся полы его фиолетовой мантии.

Конрад великодушно протянул ему кровавый рубин для поцелуя

— Полноте, полноте… Сын мой. Оставь свои слова благодарности Всевышнему. С его соизволения я спасаю жизнь тебе и твоей любимой. Во истину неисповедимы пути твои, Господи… Веди нас подобно пастырь своих заблудших овец в царствие Божие… Аминь.

Яков, с трудом приподнявшись, троекратно перекрестился и закатив глаза ввысь, сотворил благодарственную молитву.

Холодный сапфировый глаз снисходительно прищурился.

— Восторженный влюбленный глупец… на твое сердце я бы точно не польстился…оно приторно от любовной патоки… Того и гляди засахарится, словно святочная карамель…. А вот другое, где сладость перемешана с полынной горечью разлуки, которое изъедено червоточинами ревности и кавернами разочарования, покрыто шрамами безысходности, оно во сто крат изысканнее, вкуснее и желаннее. Конрад зажмурился и нарисовав желанный образ, с наслаждением облизал кровоточащее сердце, трепещущее в его руке.

Следующим утром, под дверь комнаты барона фон Берен была подсунута записка с разрешением предстать перед Его Святейшеством, Конрадом Макленбургским.

Михаэль, прочтя послание, прижал его к груди и робко улыбнулся. В кромешной тьме впервые забрезжил лучик слабой надежды.

Молодой клирик, вспыхнувший словно маковый цвет при виде Михаэля почтенно наклонивши голову и потупив взор, открыл перед ним дверь в покои своего господина.

Михаэль, вскинув бровь, скользнул по зардевшему лицу паренька удивленным взглядом — Смущается, словно девица… и, сняв шляпу, переступил порог в покои Светлейшего.

Конрад, восседающий за необъятным письменным столом из красного дерева, приветствовал вошедшего радостной улыбкой, позволившей зародившейся в сердце Михаэля надежде вспыхнуть с новой силой.

— Присаживайся, сын мой, располагайся удобнее и говори, что за дело привело тебя ко мне. Хотя, я безусловно догадываюсь о цели твоего визита.

Михаэль, сев напротив эпископа, положил шляпу на колени, аккуратно расправив фазанье перо.

Его пальцы дрожали от волнения, мысли путались. Холодный пот струился по спине. Некоторое время он боролся с нерешительностью, но подняв глаза на доброе приветливое лицо собеседника, взял себя в руки и, придав голосу твердость, быстро произнес:

— Ваше Святейшество, я просил Вас об аудиенции по одной единственной причине… Умоляю смягчить приговор, который собирается вынести церковный совет моей кормилице и женщине, что носит под сердцем мое дитя. Я готов отдать жизнь за их спасение, готов пожертвовать в пользу церкви значительную часть моего будущего состояния, готов на все, что бы смогло спасти невинных от костра.

— Нет наказания без вины, помни это и не торопись с обещаниями, сын мой… Ты сулишь слишком много… — голова эпископа опустилась в тень, он не мог скрыть торжествующей улыбки (как все предсказуемо). — Чтобы восторжествовала справедливость, не надобно многого. Правда всегда найдет путь сквозь смрад лжи… Но порой путь ее долог. А ждать ты не намерен…