Дарья Волкова - Продолжай

Поля уже сходила в душ, намазала лицо и руки кремом. Хорошо бы пойти и лечь спать. И уснуть. В доме, где все храпят, главное – уснуть первым. Но вместо этого она стоит у окна, спрятавшись за шторой, и ждет.

Силуэт с гитарой за спиной вынырнул из темноты в свет фонаря неожиданно, и Поля неосознанно подалась назад, глубже за штору. И оттуда любовалась стройной мужской фигурой, из-за широкого плеча которой выглядывал гриф гитары. Фигура казалось пришедшей из прошлого века, годов эдак из 50-х. В голове даже стала упорно вертеться какая-то песня тех лет, но щелкнула собачка дверного замка, и Полина спешно юркнула на диван под одеяло.

Сообразительный Ракитянский быстро обнаружил в свете лампы из прихожей приготовленные ему постель и полотенце и удалился в ванную – плескаться. Плескался он долго и, судя по звукам – с удовольствием, потом бодро прошлепал босыми ногами по коридору, мелькнул в проеме широкоплечий силуэт и свет в квартире погас.

Все это время Поля лежала едва дыша и не шевелясь. Изо всех сил изображая спящую. Безрезультатно.

Скрипнул диван, ее ноги под одеялом коснулась мужская рука.

- Ракитянский, марш на матрас! – конспирация потеряла всякий смысл.

- Что, поцелуя на ночь не будет? – он продолжал гладить ее щиколотку.

Желание лягнуть стало почти нестерпимым. Поля поджала ноги под себя.

- Если не прекратишь, я выставлю тебя за дверь!

- На мне только трусы и полотенце.

- Полотенце заберу. А остальные твои вещи выкину в окно! – Поля старательно гнала от себя картину Славы в трусах, в полотенце и без оных.

- Понял, - вздохнул Ростислав. – Пошел на коврик.

Но этим, естественно, дело не ограничилось.

- Дай руку, - раздалось с пола спустя пару минут.

- Чего?!

- Руку мне дай, - повторил Ракитянский громче.

- Да не ори ты так, ради бога! – зашипела Поля. – Маму разбудишь! Зачем тебе моя рука?

- Надо.

Еще минута прошла в тишине.

- Или ты протягиваешь мне руку. Или я иду к тебе на диван.

Да чтоб тебя! Со вздохом Полина перевернулась на бок и опустила вниз руку. Где она тут же была схвачена в плен.

И началось истязание.

Сначала целовал. Все по очереди пальцы. Дышал на них. Что-то шептал в ладонь и туда же целовал. Терся слегка колючей щекой и носом о тыльную сторону и запястье.

Лизнул. Заурчал довольно и еще раз лизнул.

- Пер-р-р-сики…

- Слава, прекрати слизывать крем, - беспомощно простонала Поля и потянула руку на себя. Никто ей конечность, разумеется, не вернул. Наигравшись вдоволь, Ростислав Игоревич устроился на Полиной ладони шершавой щекой и мирно засопел. Но все попытки отнять «подушку» бдительно пресекал. Устав от борьбы за собственную руку, вскоре уснула и Полина.

Утром ее ладонь была уже под своей щекой. А с кухни доносились аромат маминых фирменных оладий и смех Ракитянского. Вот же неуемный! Пока он ничего не натворил и не наляпал, надо вставать и идти на кухню.

- Проснулась наша красавица, - мурлыкнул Слава. Поля одарила его мрачным взглядом – в зеркало она еще не смотрелась, но в красавицу не поверила сразу – и потянулась к банке с кофе. А Ростислав продолжал мурчать. – Оладьи очень вкусные. Меня Полечка такими угощала.

Банка чуть не выпала из Полиных рук. Если бы Ракитянский был человек – он бы уже дымился под ее испепеляющим взглядом. Но пятому всаднику – хоть бы хны. Только веселее стал.

- Вы уж простите, Ларочка Анатольевна… - Поля закатила глаза. Ларочка. Ее мать, учитель с тридцатипятилетним стажем – Ларочка! Но мама, похоже, ничего против такого обращения не имела, - что я Полину увожу. Но дела срочные, понимаете? Она невероятно ценный сотрудник, без Полечки – как без рук.

Мама, ну не верь ты этой лапше! Но мама верила. Или делала вид, что верила. Кивала, соглашалась, что Полина – умница и большая трудяга. А умница и большая трудяга хмуро пила кофе, попутно изобретая десять казней египетских для одного конкретного всадника апокалипсиса.

- Что это у тебя?

- Что из этого всего, – Полина обернулась от раковины и обвела рукой кухню, - вызвало твой интерес?

- Вот здесь! – его пальцы легли на ее шею, и Поля зашипела от боли. Синяк оказался невероятно долгоиграющим, и хотя почти потерял в цвете, но при нажатии до сих пор был болезненным. – Это что… засос?!

- А на что это еще похоже? – Поля вернулась к посуде, но ее быстро развернули в исходное положение.

- Кто?!

- Ты его не знаешь, - она равнодушно пожала плечами.

- КТО?!

Сейчас и над локтем будет синяк, точно!

- Ракитянский, у тебя провалы в памяти? – Полина шлепнула его по пальцам, сжимавшим ее локоть. - Это же твои вульгарные привычки – стаскивать белье зубами и ставить засосы.

Растекшуюся по его лицу улыбку ей остро захотелось стереть. Вот хоть бы полотенцем. Или лучше - скалкой. Но вместо этого она взялась придумывать одиннадцатую.

Двенадцатую и тринадцатую она сочиняла уже в машине. Потому что Ракитянский вел себя так, будто ничего важного не произошло. Вывалил на нее тонну сплетен и новостей из жизни столичной адвокатуры. Периодически подпевал радио. На «Женщина, я не танцую» Поля сочинила четырнадцатую.

Она перестала понимать хотя бы что-нибудь. Казалось, она не знает человека рядом. Или – что она перенеслась в какую-то параллельную вселенную, где тоже существуют два человека – Ростислав Ракитянский и Полина Чешко. Но у них как-то иначе сложилась жизнь, произошли другие события, развились иные взаимоотношения.

С кем вообще все это происходит? И что делает ОН?! Чем он руководствуется, какие у него мотивы, что думает, чувствует? Все произошедшее воспринималось отдельными фрагментами, из которых не складывалось даже подобия общей картины.

Ракитянский приехал злой. Попытался выяснить отношения. Выслушал ее признание в любви. Испортил паспорт. Устроил маме и ее подругам незабываемый праздничный вечер. Облизал ее руку. Приревновал к самим собой поставленному засосу. И теперь везет ее обратно в Москву, предварительно уведомив, что деваться Полине все равно некуда – с недействительным паспортом ей не продадут билет ни на один вид транспорта до столицы. Это вообще один и тот же человек? Тот самый, с которым она месяц назад… два… три…

В какую игру ты играешь, пятый всадник? И понимаешь ли ты, что в игре вместо мяча или другого инвентаря – мое сердце?

В Москву они приехали поздним вечером, удачно разминувшись с самыми страшными пробками.

- К тебе или ко мне?

Дорога добавила свой вклад в ее общую усталость и разбитость. Пожалуй, состояние Полины сейчас можно было назвать самой настоящей апатией. Все равно на все. И даже на то, что ее не любят. Ванна, чай, кровать. Или вино. Но ванна и кровать – точно.