Кейси Маккуистон - Еще одна станция [litres]

– Я не против пола ванной, – говорит Джейн. – В этой квартире есть много мест, где я твердо намерена тебя трахнуть. Просто я хочу начать с кровати.

А, точно. Кровать. Они теперь могут заниматься сексом в кровати .

– Тогда быстрее, – говорит Огаст, поднимаясь на ноги и беря с собой полотенце. Все, через что они вместе прошли, подтверждается тем, что она даже не думает озаботиться, как выглядит ее тело, когда распахивает дверь и направляется в свою комнату.

– Ты так раздражаешь , – говорит Джейн, но она не отстает, закрывая дверь и притягивая Огаст к себе, бросая полотенце через всю комнату так же небрежно, как она бросила очки Огаст в ту ночь на Манхэттенском мосту.

Она направляет Огаст к кровати, и Огаст везде чувствует теплую, только что вымытую кожу и сходит от этого с ума. Талия Джейн и таз, тугие выпуклости ее задницы и бедер, ребра, груди, локти, лодыжки. Она теряет разум. Ее, давнюю еретичку, резко накрывает блаженная благодарность тому, что сделало это возможным. Ее рот наполняется слюной, и на вкус это как мед, но, возможно, это из-за того, что Джейн на вкус такая же сладкая, как и на запах.

Джейн слегка ее толкает, и она дает себе упасть на простынь.

Она лежит там, смотря, как Джейн оглядывает комнату: крошечный письменный стол, заставленный учебниками, корзину с аккуратно сложенными постиранными вещами у шкафа, кактус в горшке на подоконнике, который подарил ей Нико на день рождения в сентябре, карты и хронологические схемы, которые она еще не смогла заставить себя снять со стен. Куртку на стуле. Комната Огаст – как она сама: тихая, без роскошеств, серая в хмуром полудне и наполненная Джейн.

– Да, это подойдет, – говорит Джейн. – У меня есть несколько предложений по поводу интерьера, но мы сможем поговорить об этом позже.

Она все еще стоит в метре от кровати, обнаженная и ничуть не смущенная, и Огаст не утруждается тем, чтобы притворяться, что она не смотрит впервые на каждый ее сантиметр. Джейн, естественно, всегда безусловно шикарна, с длинными ногами, мягкими изгибами, острыми тазовыми костями и татуировками. Но Огаст обнаруживает, что любит то, что ей никогда не приходило в голову любить. Ямочки ее коленей. Узлы ее плеч. То, как ее голые пальцы ног касаются потертого пола.

– Что? – спрашивает Джейн.

– Ничего, – говорит Огаст, переворачиваясь и прижимаясь щекой к подушке. Глаза Джейн следят за тем, как ее влажные волосы рассыпаются по плечам и спине. – Мило, что ты просто пригласила себя жить со мной.

Джейн закатывает глаза и прыгает на кровать, и Огаст подпрыгивает, смеется и дает Джейн повернуть себя на спину, ахая.

– Ты всегда такая, – говорит она, целуя участок кожи под ухом Огаст, прокладывая себе путь правой рукой, – чувствительная.

– Не… не надо мной смеяться.

– Я не смеюсь над тобой. – Она водит палец дразнящими маленькими кругами, и Огаст снова ахает, сжимая одну ладонь в кулак. – Мне в тебе это нравится. Это весело.

Когда Огаст открывает глаза, Джейн нависает над ней с благоговейным выражением лица. Из-за Огаст. Она смотрит так на Огаст. Огаст может буквально расколоть время, но все равно не может поверить в то, как смотрит на нее Джейн.

– Ты знаешь, что я до сих пор тебя люблю, да? – говорит ей Огаст. Это с готовностью слетает с ее губ. После потери говорить это стало легко. – Хотя для меня прошли месяцы. Я даже не приблизилась к тому, чтобы перестать.

Джейн прижимается губами к центру груди Огаст.

– Скажи мне еще раз.

Огаст издает тихий, нетерпеливый звук, когда она опять движется.

– Я тебя люблю. Я… я тебя люблю.

Джейн вжимает ее в матрас и говорит:

– Я здесь. Я никуда не ухожу.

Это роскошь. Самые базовые параметры уединения – дверь, пустая квартира, разворачивающийся перед ними полдень – и это роскошь. Никаких расписаний поездов или шумных пассажиров. Никаких флуоресцентных ламп. Прикосновения ради роскоши прикосновений, жадные, потому что они могут такими быть. Джейн не отводит взгляда с ее лица, и Огаст не может представить, о чем она думает, но Джейн улыбается, и ее заводит еще больше то, что Джейн хорошо от того, что хорошо ей. Огаст хочет большего, хочет все, что только возможно получить, хочет зарыться в это и никогда не возвращаться.

Первый раз наступает быстро – прошло слишком много времени, и она слишком сильно скучала по Джейн, чтобы для этого понадобилось больше одной ладони и нескольких минут, – и, когда она заканчивает дрожать, Джейн поцелуем приводит ее в чувство.

– Боже, – говорит Огаст, приходя в себя, – иди сюда.

– Я здесь, – говорит Джейн. – Я целую тебя.

– Нет. – Огаст облизывает свои губы и проводит кончиком пальца по нижней. – Сюда.

– А, – выдыхает Джейн. – А , хорошо.

Джейн целует ее еще раз, а потом двигается вверх по телу Огаст, переступая коленями, пока не оказывается на уровне плеч Огаст, прижимаясь ладонями к стене по обе стороны от нее. Огаст чувствует жар, исходящий от нее, будто мокрый солнечный свет.

– Готова? – спрашивает она.

– Не задавай глупых вопросов, – говорит ей Огаст. Она думала об этом больше, чем Джейн может представить.

– Я просто хотела… черт возьми , ладно, глупый вопрос, прости… черт возьми .

Огаст думает о лете в Новом Орлеане, стаканах со льдом и сахарным сиропом с мандарином, клубникой и жимолостью, капающим ей на подбородок и прилипающим к пальцам, удушливом тумане из пара и пота. Джейн двигает бедрами, преследуя ощущения, и с ее губ слетают мягкие стоны все быстрее и быстрее, пока она полностью не отдается. Ногти Огаст впиваются в кожу ее бедер прямо там, где они переходят в таз, и она в восторге от этого, в восторге от Джейн, в восторге от бархатистых ног Джейн у ее лица, в восторге от того, как Джейн ощущается на ее губах и на ее языке, в восторге от того, как она движется в волнах отчаянного инстинкта без намека на смущение. Огаст могла бы научиться жить не дыша, лишь бы это длилось вечно.

Когда это заканчивается – не заканчивается, у них так не бывает, но когда Огаст переваливается через край без сил – Джейн целует ее небрежно, в опьянении и эйфории. Она пахнет как Огаст, и это совершенно другое откровение – ее тело, и тело Джейн, и все способы, которыми они могут задерживаться друг на друге.

У этого, похоже, никогда не бывает начала или конца. Раньше все зависело от обстоятельств, но теперь это путаница из касаний, один поцелуй, перетекающий в другой, бесконечное скольжение, непрерывная волна. Они обе дают и берут, обе по очереди ахают, матерятся и опускаются на колени. Это могло бы длиться часами или днями, думает Огаст, когда у нее в мозгу находится что-то, способное мыслить. Джейн подкладывает подушку под таз Огаст, закидывает ноги Огаст на свои плечи, и Огаст идет ко дну.