Дженис Хадсон - Посланник судьбы

– Наверное, вы правы. Почему вы здесь, Макшейн? В качестве кого? Моего ангела-хранителя?

– Вы хотите, чтобы я ушел?

Фэйф молча уставилась в потолок. Наоборот, она не хотела его ухода, но это было безумством. Он совершенно посторонний человек, который к тому же унизил ее сегодня днем, оказавшись не тем Далтоном Макшейном, которому она посылала письмо. Она не желала иметь с ним ничего общего. Но каждый раз, закрыв глаза, Фэйф видела перед собой картину взрыва, и ей становилось страшно. Больше всего сейчас она боялась одиночества, а его присутствие подбадривало ее и внушало чувство безопасности.

– Я этого не говорила, – наконец сказала она.

Последовало долгое молчание.

Единственным звуком, раздававшимся в палате, было едва слышное гудение ночной лампы над изголовьем ее кровати.

– Я не люблю совпадения, – тихо произнес он.

– Вы имеете в виду того, кто использовал ваше имя?

– Да, это одно из них.

– Есть еще другие?

Далтон не знал, что ответить. Женщина, лежавшая перед ним, уже достаточно натерпелась за день. Не стоило добавлять ей свои проблемы.

– А разве одного недостаточно?

Ее ответом был глубокий вздох. Фэйф отвернулась к окну и положила ладони на живот.

Этот жест нежности к будущему малышу затронул какую-то струну в душе Далтона. А когда он увидел, что ребенок шевельнулся, так сильно, что это было заметно даже под простыней, у него вдруг защемило сердце.

Эми тоже могла бы гладить свой раздавшийся живот, чтобы малыш чувствовал, что его любят и ждут. Ребенок Далтона так же толкал бы Эми ножкой. Она тоже делала этот же жест, хотя ее живот еще не округлился и под одеждой был почти не заметен, вдруг с тоской вспомнил Далтон. Его жена не успела почувствовать движение новой жизни внутри себя. Но когда она клала ладони на еще плоский живот, на ее лице появлялась блаженная улыбка, подобная той, что он видел сейчас на лице Фэйф.

В его душе всколыхнулись прежние чувства. Они причиняли боль, напоминая о потере. Он вспомнил, как страстно Эми хотела ребенка; вспомнил радость и ликование в ее глазах, когда она узнала, что он решил уйти из рейнджеров, потому что его опасная работа пугала ее. Эми хотела дать ребенку уверенность, что его отец всегда будет с ним. Он вспомнил их ссоры в последние недели, ее угрозы уйти от него, если он не оставит свою работу. Он никогда не узнает, действительно ли она поступила бы так, как грозилась.

Далтон устало закрыл глаза. Его затопило раскаяние, смешанное с чувством вины. Он не слушал ее. Эми погибла из-за его глупого, слепого упрямства, а их малыш даже не получил возможности появиться на свет.

Едва Далтон сомкнул веки, как перед ним предстала картина их взрывающегося дома и разлетающиеся во все стороны обломки. Обломки его счастья.

Усилием воли Далтон очнулся. Ни к чему воскрешать страшные воспоминания. В воображении он прокручивал эту сцену тысячи раз в течение трех лет после взрыва, но за последний год боль немного поутихла. Он превратился в существо, лишенное чувств и эмоций, и это его вполне устраивало. Сегодняшний взрыв словно повернул время вспять.

Чтобы прогнать образы прошлого, Далтон сосредоточился на разглядывании тонких пальцев Фэйф, нервно двигающихся на обтянутом простыней животе.

В глубине его души, помимо отчаяния и боли, появилась и стала расти странная решимость. Да, он не сумел спасти Эми и их ребенка, и прошлое нельзя исправить. Но… Если он будет охранять Фэйф Хиллман и ее малыша от подстерегающей их опасности, кто знает, может, он снова сможет спокойно спать по ночам и смотреться в зеркало без приступов ненависти к себе. Может, он отчасти искупит вину перед Эми…

«Это глупо, Макшейн, – сказал он себе. – Твою вину нельзя искупить. Эми и ребенка не вернуть».

Но это не означало, что он не может позаботиться о безопасности другой женщины и чужого малыша.

Стремление защитить Фэйф удивило его, хотя… Разве он не принял это решение еще днем, после разговора с Маккомисом?

Теперь же его решимость окрепла. Он будет охранять эту женщину, прилагая все усилия, пока опасность, нависшая над ней, не исчезнет.

«Хочешь откупиться, Макшейн?» – с сарказмом спросил внутренний голос.

Да, как бы это ни называлось.

«Хочешь таким образом вернуть Эми?»

Нет, ничто не вернет ему жену. Эми стала частью прошлого, а Фэйф Хиллман и ее ребенок заслуживают будущего. Нравится ему возвращение из добровольного затворничества в реальный мир или нет, но он обязан дать им шанс выжить.

К утру дождь стих.

Далтон со стаканом кофе сидел в холле больницы, пока доктор Хинтон осматривал Фэйф Хиллман в ее палате.

В приемном покое появился Чарли Маккомис.

– Как она? – спросил он, не здороваясь.

– Врач сейчас осматривает ее.

– Вы провели здесь ночь?

– Разве вы в этом сомневались? – вопросом на вопрос ответил Далтон.

Маккомис усмехнулся.

– Честно говоря, нет. Отец сказал, что у вас очень развито чувство ответственности.

– Да, это так, – ответил Далтон. – Думаю, именно из-за чувства ответственности я ушел из рейнджеров.

Чарли пожал плечами и бросил монетку в кофейный автомат.

– Полагаю, у вас были на то свои причины. Так вы присмотрите за Фэйф?

Пальцы Далтона крепко стиснули стаканчик.

– Если не принимать во внимание лестное мнение обо мне вашего отца, вы совершенно меня не знаете и тем не менее предлагаете охранять одного из ваших друзей. Кто-нибудь говорил вам, что вы слишком доверчивы?

– Все и постоянно, – искренне ответил Чарли.

– Ну а она – нет. – Рукой с чашкой Далтон показал на дверь, за которой находилась Фэйф.

– То есть?

– То есть каждый раз, просыпаясь среди ночи и видя меня у кровати, она просила меня уйти.

Она действительно просила его об этом, и тем разительней был для Далтона контраст с ее поведением во время грозы, когда она очнулась от кошмара и прильнула к его руке, не отпуская от себя ни на шаг. С другой стороны, вполне понятно, что она не желает видеть постороннего мужчину у своей постели.

… Пока он смотрел на ее руки, покоящиеся на животе, Фэйф заснула. Каждые два часа в течение ночи в палату заходила медсестра, будила ее, спрашивала ее имя и возраст – Фэйф, кстати, выглядела значительно моложе своих тридцати двух лет – и текущий год. Эти повторяющиеся допросы должны были убедить врачей, что с ее психикой все в норме.

Далтон выпил еще глоток бодрящего напитка.

Он с трудом сдержал улыбку, вспомнив, как с каждым пробуждением Фэйф становилась все свирепей, и к четырем часам утра поклялась, что убьет следующего, кто разбудит ее. Слова, которыми она сопроводила свои угрозы, развеселили Далтона. Он засмеялся.

– Вы еще здесь? – спросила она сонно. – Почему вы не ушли, Макшейн?