Елена Константинова - Жизнь как жизнь и фэн-шуй в придачу

Но это все — мамы, дети, нервные бабуленции… У меня в прихожей на полу без видимых признаков жизни лежал мужчина. А вдруг у него сердце слабое? Или еще что-то не в порядке? Мне показалось, что я сама сейчас упаду в обморок и прилягу рядышком. Перед глазами, во всяком случае, начало все тихонько покачиваться…

Лежащий на полу мужчина осторожно приоткрыл один глаз и слабым шепотом спросил:

— Он… больше — не будет?

Ура! Живой! На всякий случай, мгновенно осчастливленная, я ответила тоже шепотом:

— Что — не будет?

— Кусаться — не будет?

— Не будет. Он в жизни никого не укусил. Он добрый.

А доброе животное, уразумевши, что сами-то разговаривают, а ему брюшко чесать и не собираются, решило подкорректировать ситуацию (а вдруг новый товарищ чего-то недопонял?). Оно, перевернувшись, уселось пришельцу на грудь и лизнуло его в лицо. Тот снова зажмурился и перестал дышать.

— Лорд, пошел вон! Вон — я сказала! Брысь, псина бесстыжая! — ухватившись за передние лапы бесстыжей псины, с превеликим трудом, будто мешок с картошкой, я стянула ее с гостя. Пес недовольно поворчал, но все-таки соизволил отойти в сторону.

Гость продолжал лежать без движения и почти без дыхания.

— Эй, вы, Вениамин, — я осторожно попыталась потрепать его по щеке, — что с вами? Вам плохо? Вы встать можете?

— Нет. Да, — сказал потерпевший, не открывая глаз и едва шевеля губами.

— Что — нет? Что — да? Да что с вами? Господи, ну что мне с вами делать?!

Гость наконец-то открыл глаза и виновато прошептал:

— Я собак боюсь.

— Это не собака, это — домашняя шерстяная игрушка (еще какая шерстяная — шерсть с нее сыплется, как пух с тополей в период цветения). Да вставайте же, хватит вам тут лежать.

Я, понятное дело, уже умирала от стыда и за себя, и за свою псину, и готова была чем угодно загладить, искупить и т. д. Для начала — хотя бы успокоить.

— Вставайте, вставайте, вы извините, он никогда никого не тронет. Хотите кофе или чаю?

— Хочу, — сказал Вениамин Львович, поднимаясь с пола и отряхиваясь.

Кажется, он не собирался ни кричать, ни возмущаться. Переведя с облегчением дух, я повела гостя на кухню. Отогревшийся и успокоившийся после третьей чашки чая с двойной заваркой (кстати, если кого-то крепкий чай и возбуждает, то меня — успокаивает. Вениамина, видно, — тоже), он счел необходимым оправдаться за свое, прямо скажем, не вполне мужское поведение. Хотя, почему — не мужское? Помните анекдот, в котором, извините, описавшийся ночью в постели муж объясняет своей шокированной жене, что ему приснился страшный сон, а когда жена, выслушав его, чисто по-женски ахает: «Я бы на твоем месте умерла!» — гордо усмехается и заявляет: «Ну я же все-таки мужик!»?

Так что абсолютно ничего немужского, на мой женский взгляд, в поведении моего гостя не просматривалось. Судя по анекдоту, могло быть и хуже. Но он, видимо, имел на этот счет иное мнение, потому что, краснея (о, Боже! Ну прямо — девушка-институтка!), начал рассказывать, как давным-давно, в далеком детстве маленького мальчика Венечку, когда шел он с мамой по улице, укусила большая и страшная собака («До сих пор шрам остался!»). И перепуганная мама больше никогда не подпускала свое ненаглядное дитятко к этим четвероногим чудовищам на расстояние ближе пятидесяти метров. Во всяком случае, завидев жалкую, дрожащую от холода дворняжку, она хватала сына за ручку и тащила на другую сторону улицы. Ведь мало ли что может взбрести в голову этому дикому животному?! А потом мальчик, привыкнув, стал бояться самостоятельно, без активной маминой поддержки.

— И вы знаете, — оправдывался он, — я понимаю, что это глупо, но когда ко мне подбегает даже щенок, мне кажется, что он сейчас вцепится в меня, и я просто не могу заставить себя пошевелиться… Я ничего не боюсь. А вот собаки… Это — с детства. С ЭТИМ я ничего не могу поделать.

И в это самое время неслышно подошедший к гостю наш семидесятикилограммовый щеночек положил голову ему на колени и, заглядывая в глаза, тихо тявкнул. Понятное дело, сами сидят за столом, гоняют чаи с печеньем, а поделиться с собакой — им в голову не придет. Сам о себе не напомнишь — от них и не дождешься.

Правильно, со мной этот номер с выпрашиванием вкусностей давно не проходит. Наш лохматый крокодил способен за полминуты сожрать килограмм или два печенья (в общем, все, что лежит на столе в данный момент) и, как ни в чем не бывало, продолжать смотреть на тебя укоризненным взглядом несчастной собаки, умирающей от голода. Поэтому попрошайка лезет к гостям, которые, будучи не в состоянии вынести упрекающих собачьих глаз (сами так едите, а — мне?!), несмотря на мои протесты, потихоньку скармливают ему кусочек за кусочком.

Но бедный пес еще не разобрался, что у нового гостя — устойчивый антисобачий комплекс.

Рука несчастного судорожно дернулась, и на голову псине опрокинулась чашка с горячим чаем. Спасибо — не с кипятком. Чай окатил морду, а чашка, больно стукнув по носу, свалилась на пол и, естественно, разбилась. Пес, обиженно взвизгнув, шарахнулся в сторону (а ширина кухни — как раз в одну собачью длину, спасибо планировщикам, всю жизнь провести им в такой же квартире!) и перевернул стоявшее у противоположной стены мусорное ведро. Картофельные очистки, луковая шелуха, обертки от мороженого и прочие прелести живописно разлетелись по всему полу.

Я почувствовала, что с детства усвоенные мною интеллигентские заморочки куда-то испаряются.

У всех свои детские комплексы. Кто-то не любит собак, кто-то не умеет ругаться. Ну и что? С комплексами можно и нужно бороться. Их надо изживать на корню.

— Какого лешего вы облили собаку?!

На меня смотрели испуганные, как у ребенка, глаза:

— Я… я с-сейчас уберу…

— Что вы уберете?! Зачем вы облили чаем бедное животное?!

Самое интересное, что в любом другом случае по морде получил бы пес, без разрешения сунувшийся за подачкой. Но сейчас весь мой праведный (или неправедный?) гнев обрушился на и без того перепуганного Вениамина Львовича. Кажется, он положительно на меня действует: я — мокрая, как все говорят, курица — начинаю самозабвенно ругаться с посторонним мне человеком. Да за такое умение и чашки не жалко!

Хлопнула входная дверь, и вслед за звуком падающего тела (нет-нет, это, всего лишь, рюкзачок со школьными учебниками пролетел через коридор и шмякнулся где-то в его конце) на кухню ввалился мой пятнадцатилетний сынок.

— Привет, мам, чего поесть можно? Здрасьте! — вдруг среагировало чадо на новое лицо в привычном интерьере. — А что это вы тут делали?

Действительно, о том, что нельзя принимать гостей на кухне, присыпанной пищевыми отбросами, догадываются даже мои дети.

— Чай пили. Бери Лорда и веди гулять.