Елена Константинова - Жизнь как жизнь и фэн-шуй в придачу

— Так что с тобой было, можешь рассказать?

— Я расскажу. Попозже немного. Я вообще оказался ни на что не способен. Представляешь? Ничтожество полное. Вот даже сейчас лежу. Ты сидишь, а я — мужчина — лежу.

— Ты не мужчина, ты — больной. И не дергайся, все равно не встанешь. Будешь лежать до 36,6°. В крайнем случае — 36,8. И питаться манной кашей.

— Как вкусно — манная каша. Я ее с детства не ел.

— Вот и будешь детство вспоминать.

— Детство — не хочу. Знаешь, я столько передумал за это время. Ну, пока еще был в состоянии соображать…

— О чем?

— Да обо всем. Почему я такой. Никчемушный.

— Веня… Прекрати.

— Да нет. Думаешь, приятно это говорить?

— Вот и не говори глупости.

— Это не глупости. И мне нужно поговорить. А больше не с кем. Так уж в моей жизни вышло.

— Вень, ты сейчас плохо себя чувствуешь. Давай, ты отлежишься, отдохнешь, отойдешь от этого всего, и тогда, на трезвую голову, подумаешь, говорить ли, и о чем говорить…

— А сейчас — на какую голову?

— На одурманенную. Температурой.

— А почему ты не хочешь говорить со мной?

— Венечка, я хочу говорить. Только немножко не об этом. Понимаешь, исповеди — они почему хороши? Потому что анонимны. Раскрыл душу кому-то, и все — больше не увидитесь. А если вдруг вот так обнажился перед знакомым — уверен, что потом захочешь встретиться еще раз? Что не будет неловко из-за того, что впустил в душу чужого?

— Знаешь, я действительно ни перед кем не раскрывался. Сам с собой, все время. Всю жизнь — один. Вот и вышло, что никому я не нужен в этом мире. Пропал — и искать некому.

— А не говорил бы ты глупостей! Ты и нашелся потому, что тебя искали. Думаешь, почему дети, вместо того, чтоб в школе сидеть, лазали непонятно где? А Лера с каким-то Юрой? Надо еще разобраться, что это за Юра, я его еще не видела даже.

— Это — дети.

— А Люда с Сашей? Мы от Люды и узнали. Это она всех на ноги подняла. Знаешь, как она волновалась из-за тебя!

— А — ты?

— Что?

— Ты… волновалась? Хоть немножко?

— Венька! Совести у тебя нет! Ну ничего, ты еще узнаешь, какую я тебе свинью подложила.

— Зачем?

— А чтоб таких фокусов не устраивал! Мы решили, что кто-то из сослуживцев может что-то знать, куда ты делся. Ну, вот и… Мне ж надо было как-то объяснять незнакомым людям, почему я тебя ищу! Я сказала, что ты — жених моей дочери. А когда жених сбегает, а теща ищет его? Правильно. Но, Веня, про ребенка я — ни слова, это они сами додумали. Наоборот, я усиленно отрицала. Только боюсь, что не поверили. Так что теперь придется тебе самому отмазываться. Общественное мнение — это сила…

— Значит, я… Хорош, однако. Да все равно, уволят теперь меня оттуда за прогулы.

— Вень, перестань, может, и обойдется как-то. Отпуск оформят задним числом или еще что-нибудь придумают… Ты чему улыбаешься?

— Знаешь, какое счастье: лежать вот тут, на вашем диване, смотреть на тебя. Дай мне руку.

Рука у Вениамина была влажная и горячая.

— Вень, давай, сейчас еще пару таблеточек съешь, чайком с лимончиком запьешь и — спать. А все разговоры — потом.

— Подожди. Тебе неприятно сидеть со мной рядом? Ну да, я же…

— Венька, что «я же»? Не городи чушь. Мне жалко тебя, ты болен, понимаешь? Тебя лечить надо, а не любоваться тобой.

— Ну тогда не уходи, хотя бы потому, что жалко. Я слишком долго был один. Понимаешь?

— Никуда я не ухожу. Ешь таблетки и давай разговаривать. Захочешь спать — закроешь глаза и спи. Ясно?

— Ясно. Как хорошо…

— Знаешь, я всегда считал себя не таким, как все, особенным. Другие дети играли, ссорились, дружили с девочками… А я был один. Я не понимал вначале почему. Неужели я самый плохой? А чем-то ведь ребенку надо заниматься. Я книжки читал. Представлял себя их героями. Это интересно. Намного интереснее, чем те игры, в которые меня не принимали. Я был таким сильным, смелым, обаятельным. Умным. И поверил постепенно, что я на самом деле такой. Просто никто не может меня оценить. Потому что я слишком умный, по сравнению с другими. Представляешь, смесь из таких разных комплексов? Влюбился один раз. Ты, наверное, не помнишь, я когда-то рассказывал. Или думал, что влюбился? Неважно. Дали по морде. Так, что окончательно ушел в себя. Мир — сам по себе, а я — такой умный, с такой тонкой душевной организацией — сам по себе. И никаких у нас плоскостей пересечения. Разве что — точки кое-какие, вынужденные. Представляешь, идиот? И ведь устраивало. Привык. А когда оказался один на один с этим миром, сразу стало ясно, что я — ничто. Полное ничтожество.

— Веня, может, хватит самоанализом заниматься? Расскажи, в чем дело. Чего ты вообще в эту… авантюру… вляпался?

— Не сердись. Думаешь, приятно признаваться в том, что ты — просто слизняк заурядный?

— Ты идиот незаурядный. Что это еще за определение?

— А это меня один тип так охарактеризовал. Философ. Алкаш, но философ.

— Алкаши — они все философы. Как на подбор. Нажрутся — и философствуют. Нашел, кого слушать.

— Да нет, он меня спас. Если б не он, я б уже давно… Знаешь, интересный мужик. У них там жизнь своя. Параллельная нашей.

— У кого — у них?

— У бомжей.

— Ты где был?

— В подвале.

— Веня, в каком подвале?

— Где-то недалеко от того парка. Мне так кажется. Просто я не ушел бы далеко. Ну, в том… состоянии.

— Ты и в этом далеко не уйдешь.

— Ты меня выгоняешь?

— Ага. Щас. Доведешь меня окончательно — и выгоню. Ты можешь рассказать, что случилось? Без экскурсов в детский возраст?

— Без — не могу.

— Это почему? А вообще, как хочешь, так и рассказывай. Только рассказывай. Ты почему из дому-то ушел? Что это еще за детские выходки?

— Видишь, и ты считаешь выходкой. Я думал о своей прежней жизни — я, наверное, вообще ни одного поступка не совершил.

— Какого поступка?

— Просто: ПОСТУПКА. Понимаешь? Вся жизнь — как по проложенному кем-то курсу.

— Кем?

— Понятно, кем. Но это меня не возмущало, понимаешь? Значит — устраивало. До тех пор, пока… До последнего времени.

— Венька, а ты считаешь, что совершил Поступок? Ты понимаешь хоть, что это могло плохо кончиться?

— Да, дурацкая, конечно, выходка. Конечно, ты права. Но это я в первый раз в жизни сорвался.

— Вень, а что случилось?

— Помнишь, я у вас тогда еще был, мама позвонила к вам? Я тогда пришел домой, нарвался на скандал, развернулся и ушел.

— Куда?

— На улицу. Я тогда не думал куда. Просто — ушел.

— Почему ты к нам не пошел? Тебе у нас так плохо было?

— Мама узнала, что я был у вас. Потому и позвонила. А ты не представляешь, на что способна моя мама…

Эх, вот это как раз я представляю. Даже хорошо представляю. Мне хватило с ней одного разговора, чтобы впасть в истерику. Это что, получается, Венька нас спасал таким образом от своей мамаши? Ничего лучшего не придумал? Да ну, глупости какие, перестал бы просто к нам приходить — и все дела. А если она его достала? Так что, бомжевать, значит? Чушь.