Дана Стар - Немой крик

Лину погрузили в машину и в срочном порядке доставили в ближайшую больницу. Я не отходил от девушки ни на шаг. Всё время держал за руку и молился. Особенно в тот момент, когда врачи реанимировали её обмякшее, полностью покрытое красной жидкостью, маленькое тело.

– Пожалуйста! Спасите её! Спасите мою девочку! – Кидался то на одного фельдшера, то на другого, дёргая их за шиворот.

– Успокойтесь! Мы делаем все возможное! – Шипели в ответ врачи. – Не мешайте! Иначе высадим на первом же перекрёстке, следом побежите.

Я бы побежал. Бежал бы до тех пор, пока бы не упал. Мёртвым мешком.

Что если она вдруг больше никогда не откроет глаза? Никогда не посмотрит на меня и не улыбнётся? Так и знал! Так я и знал, что я для неё – самая страшная в мире опасность. Зло, боль, ужас в одном флаконе. Поэтому, порой, я был ужасно груб с девчонкой, чтобы она ко мне не привязывалась. Хотел оттолкнуть. Но сам ведь не смог справиться с мощью новых чувств. Понимаю, что нельзя, что это неправильно… но не могу устоять перед мучительным соблазном.

Фельдшеры сдержали слово, когда я, заметив на мониторе резкий скачок показателей сердцебиения, снова, не контролируя свои действия, вцепился в одного из медиков. Они вынужденно вкололи мне успокоительное и усадили на соседние кресло, пристегнув ремнём безопасности.

Она была ещё жива. Мы бессильны против судьбы. Остаётся только ждать и молиться. Ибо всё… в руках Божьих.

Лину выгрузили на каталку и быстро повезли в операционную. Задыхаясь от чудовищной боли в груди, я бежал за ними следом до самого отделения, пока мои ноги не подкосились, в глазах не потемнело, и я не осел прямо там, на бетонном полу, перед тяжёлыми дверями с надписью: «Операционная».

А очнулся от того, что незнакомая, миловидная девушка в белом халате с беспокойством тыкала мне в нос бутылёк с противным, резким запахом.

– Лежите. – Сердито, придержала она меня за плечи руками, когда я резко дёрнулся, чтобы бежать сломя голову невесть куда, с трудом понимая, что вообще произошло.

– Г-где Лина? – Захрипел я, схватившись за сердце.

– Дождитесь доктора. Я пока ничего не знаю.

Мне казалось, что этот проклятый день будет длиться целую вечность. Я пролежал несколько часов без сознания. Меня положили в одноместную палату с видом на город. Странно, а я думал, что просто оставят валяться на грязном полу в коридоре. Сотрудники больницы ведь, скорей всего, узнали меня. Дмитрия Орлова. Теперь уже известного под прозвищем «заядлого скандалиста, вора и бандита». Но, на удивление, персонал относился ко мне с дружелюбием. Для врачей, не важно, кто ты, – злой, добрый, или уличный бродяжка. В первую очередь ты для них пациент.

Когда мне немного стало легче, я помчался в «Операционную». Упал на пол, прислонился спиной к двери, уткнулся лбом в колени и молча ждал, отчаянно продолжая бормотать в уме молитвы. Наверно, сейчас я был похож не на человека, не на потомка графского рода, а на плешивого, уличного мусорщика. Но мне было плевать. Периодически я смотрел на свои окровавленные руки, на белый свитер, заляпанный уже потемневшей кровью, и думал… думал насколько же ей было больно вот так вот ни за что получить пулю в спину. Точнее, в живот. Из-за такого напыщенного в ублюдка, вроде меня.

Глаза защипало от слёз, по щекам покатились крупные бусины. Я никогда не думал, что когда-нибудь докачусь до такого паршивого состояния, до состояния ущербной тряпки. Никогда не ревел. А сейчас слёзы не просто капали, они неслись по лицу бешеным напором, и я ничего не мог с этим поделать. Кто-то постоянно ко мне подходил, трогал за плечо, что-то ласково шептал, но я отмахивался и продолжал сидеть на полу неподвижной скалой, до тех пор, пока мои мышцы не превратились в железо, и я вообще перестал что-либо чувствовать кожей.

Сколько прошло времени? Трудно сказать. Наверно неделя, или месяц.

Вскоре, дверь отворилась, в коридоре показался немолодой мужчина – уставший, в белом халате с бейджиком в районе сердца, в котором было указано, что он главврач отделения срочной хирургии.

– Вы родственник? – Печально выдохнул он.

Несколько секунд затаив дыхание хирург ждал моего ответа. А у меня, кажется, будто язык отсох. Потому что тело трясло, как в мясорубке. От страха, от нервов, от эмоционального выгорания.

– Жених. – Кое-как всё же выдавил короткое слово. Тихо так, ущербно.

Меня будто несколько часов подряд молотили железной битой.

– Что ж… операция прошла успешно. Угроза миновала. Ранение достаточно серьезное. Девушка потеряла много крови. Шанс, что она придёт в сознание – достаточно высокий.

Я выдохнул. Слегка помассировал подушечками пальцев виски, а затем, пошатываясь, поднялся на ноги, протягивая обе руки врачу:

– Спасибо вам огромное! Спасибо…

Без тени улыбки на лице доктор кивнул:

– Отдохните немного, потом можете навестить вашу невесту.

И быстро скрылся за дверью операционной.

На душе, по крайней мере, стало немного легче. В желудке, правда, чувствовалось полное отвращение к еде. Но поесть нужно было срочно. Иначе у меня уже начали отказывать ноги. Я нужен своей малышке как воздух, как единственный смысл жизни. Поэтому я насильно затолкал в рот пюре с котлетой, а затем немного вздремнул.

Окружающие люди относились ко мне с подозрительной заботой. Что-что, а от государственного учреждения подобных «ласк» я не ожидал. Жаль, что я, будучи миллиардером, не додумался пожертвовать больницам хоть какую-то копейку. Вместо этого, как придурошный кретин грёб всё под себя, даже не понимая зачем. Ведь у меня уже было всё. Всё, кроме власти. В политику идти не хотелось, поэтому я решил заняться захватом мелких фирм, пока не добился существования единой империи. Как хотел мой отец. Как хотел его отец. Прадед. И прапрадед.

Прошли целые сутки. Я горел в ожидании того, что мне, наконец, позволят увидит мою девочку. В период ожидания я задалбливал врачей, интересуясь её самочувствием. Лина шла на поправку. Господь услышал мои молитвы! И я… будто только что заново родился.

Но не всё было настолько гладко, настолько радостно. Пока я не узнал об одной шокирующей новости. В конце концов мне разрешили проведать малышку. Через два дня из реанимации девушку обещали перевести в отделение. Когда я, с адской болью в душе увидел её там, сплошь обтыканную проводами, капельницами, подключенную к каким-то приборам, которые противно пищали, действуя на нервы, я мысленно задал вопрос Господу:

«Боже… Ну почему она? Почему не я? Эта дурацкая пуля предназначалась мне. Я виноват. Только я. А в итоге пострадал человек, который за всю свою недолгую и безрадостную жизнь даже мухи не обидел».

Я присел рядом с Линой, бережно взял в руку её тощую ручку, закрыл глаза, мысленно умоляя крошку, чтобы она простила меня.