Виктория Ростокина - Рок царя Эдипа

Она в который раз приказала себе, мысленно кричала на себя, ругалась. Ни одному человеку она бы не позволила этого.

— Леша. Я приеду и позвоню. Я позвоню… только тебе. Боюсь, что дедушка не захочет меня слышать…

Молчание в ответ.

— Я позвоню, Леша… До встречи…

— До свидания.

Он не положил трубку первым. Молчал и ждал.

Она первая нажала кнопку.

И заплакала. Она не плакала очень давно. Она никому не позволяла довести себя до слез…

И вот она в Москве, в гостиничном номере, Инна отвернулась от окна. Можно было позвонить прямо сейчас. Нужно было. Но ей было страшно.

Пересилив страх, она подошла к журнальному столику, дотронулась до трубки.

«Нет, не могу. Страшно! Он почувствует мой страх, он станет меня презирать: вот еще, чувствительная натура, сына бросила, а теперь от волнения слова сказать не может. Ничего. Завтра позвоню».

Завтра была экскурсия в Кремль.

Маленькая, юркая рыжеволосая девушка, гид и переводчик их тургруппы, полукруглыми взмахами тоненькой руки предваряя каждую свою новую реплику, будто очерчивала, обозначала окружающий мир.

Инна, как и все, задавала ей какие-то вопросы. Как и все, по-английски. Девушка была русская, ее звали Лена, но Инна почему-то не хотела говорить с ней по-русски.

В этом городе она хотела говорить по-русски только с одним человеком.

И не могла.

Вечером того дня она раз пятнадцать набирала номер.

Было занято.

«Вдруг телефон сломался? Или отключили?» — с тревогой думала Инна.

И тут же себя успокаивала: «Леша говорит с кем-то. Ему пятнадцать, у него наверняка много друзей, подруг… Я здесь буду целую неделю!»

На третий день к ней в номер после очередной экскурсии завалились соседи, жизнерадостная американская семья: мама, папа и двенадцатилетние сыновья-близняшки. На экскурсии она заинтересовалась их мини-видеокамерой — «восьмеркой», и теперь они показывали ей, что наснимали.

Американцы были уверены, что их шумное общество и видеодневник нужны Инне. Ведь она так интересовалась, как они управляются с этой техникой.

Им было невдомек, что она спрашивала просто так, лишь бы что-то у кого-то спросить, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о единственном человеке, ради которого приехала сюда.

Вечером четвертого дня вообще началась какая-то телефонная мистика. То было занято, то, наоборот, длинцые гудки. Раза четыре Инна попадала не туда, причем все в разные квартиры. Кто-то обложил матом, кто-то вежливо и сухо посоветовал правильнее набирать номер, кто-то, буркнув: «Нет таких», бросил трубку, а веселый девчоночий голос сказал:

— А он в Америку уехал. Знаете, женился и в Америку уехал.

Хихиканье в трубке сменилось короткими гудками.

Инна грустно усмехнулась.

Наконец на пятый день Инна дозвонилась.

И услыхала знакомое отцовское:

— У аппарата.

Она тут же повесила трубку.

«Нет! Не буду с ним говорить. Только с Лешей… Вдруг Леша ему рассказал, что я звонила. Вдруг они договорились, что дед не позовет его к телефону».

Преодолевая страх, она позвонила через пятнадцать минут.

Опять: «У аппарата», опять молча положила трубку.

Еще через полчаса было занято. Инна уже испугалась, что сейчас начнется вчерашнее, проклинала старые московские АТС и снова набрала номер через пять минут.

— У аппарата… Говорите же! — И в глубь квартиры: — Алексей! Скажи своим дружкам, чтобы они мне тут не молчали в трубку!

Шаги.

Юношеский голос:

— Алло.

— Леша, это мама. Я в Москве.

Молчание.

Голос отца:

— Опять этот твой Серега?

И голос Леши не в трубку:

— Нет.

— А кто? Кто это такой хам?

— Дед, ты его не знаешь. — И в трубку: — Алло.

— Леша, ты меня слышишь?

— Да.

— Ты… Ты свободен завтра вечером?

— Да.

— Давай встретимся. Где-нибудь в центре. Посидим в ресторане. Или в кафе. Или погуляем… Может быть, зайдешь ко мне? Я живу в гостинице «Россия». — Инна не знала, что еще сказать, что предложить.

— Лучше на Чистых прудах. В «Джале», — наконец сказал Леша.

— Где?

— В «Джалтаранге». Это индийское кафе. На пруду. Там, где столики на улице. В семь часов, нормально?

— Нормально, — обрадовалась Инна.

— До завтра, — Леша повесил трубку.

На следующий день в половине седьмого Инна вошла на небольшую открытую площадку между кафе и берегом пруда. Нашла свободный столик, положила на него яркий большой пакет, отодвинула стул, села. Но через минуту встала, начала прохаживаться около своего столика взад-вперед, стараясь не особенно часто оглядываться по сторонам. И все время глядела на часы…

В половине седьмого Леша вышел из метро. Увидев, что трамвая нет, прошел мимо остановки, не замедляя шага.

Он шел по правой стороне бульвара и старался ни о чем не думать. Только о том, что, если на следующей остановке его догонит трамвай, он все же подъедет на нем до «Джала»… Трамвай со звоном затормозил у остановки именно тогда, когда подошел Леша, и он вошел в распахнутые двери.

Вот трамвай катится вдоль по бульвару, слева появляется «Джал», а вот и столики у пруда, там пьют кофе длинноволосые хиппушки, и панки с булавками в ушах и на куртках, и разные другие тусовщики, и простые, незаметные люди… И среди них возвышается… Двигается, ходит, как львица в клетке, оглядывается вокруг… Высокая, стройная, светловолосая… Знакомая, будто видел где-то совсем не здесь, будто знал всегда…

Леша приник к стеклу, пытаясь разглядеть, увидеть…

Но трамвай ехал мимо, остановка была дальше, сейчас надо было выйти, вернуться по берегу пруда обратно, пройти между столиками и…

Двери со скрипом открылись… Сделать шаг вниз, на асфальт. И зашагать туда…

Леша не двинулся с места. Он вцепился в поручни так, что побелели костяшки пальцев. Он смотрел в разверстые двери, пока они не захлопнулись…

Трамвай довез его до «Новокузнецкой». Там он поднял голову, спохватился, выскочил и вбежал в метро…

В своем первом письме Леше Инна писала:

«Я ждала два часа. Я не решалась позвонить вечером, а на следующий день я уже улетала. Может быть, тебя задержали в школе и ты не смог прийти? А может быть…»

Дальше она полстраницы туманно и запутанно объясняла то, что укладывалось в одну фразу: может быть, Лешу не пустил дед. Инна была уверена, что Николай Павлович непременно вскроет письмо, поэтому старалась писать об их ссоре как можно лояльнее, надеясь, что тогда он все же передаст письмо своему внуку.

Когда прошло два месяца, а ответа все не было, Инна решила, что отец перехватил письмо и писать не имеет смысла. Но все же написала второе письмо.

«Лешенька, как ты там? Нашла ли тебя рыжая девушка Лена, передала ли от меня пакет? Там джинсы, всякие футболки и носки, а еще плейер и кассеты. Может быть, у вас молодежь такую музыку не слушает. Но мне все это нравится. А тебе?»