Аньес Мартен-Люган - Мне надо кое в чем тебе признаться…

— Хотите пообедать?

— Не сейчас… Еще рановато, вы не находите?

Он равнодушно пожал плечами.

— Я бы что-нибудь выпила, не знаю…

— У нас есть горячее вино, например.

Странное предложение! Но если задуматься…

— Пусть будет горячее вино.

Пару минут спустя официант поставил передо мной дымящуюся чашку, вкусно пахнущую апельсином и корицей. Немножко сладкого мне не повредит. Тепло фарфора приятно согревало мои холодные ладони, хотя до этого момента я и не подозревала, как сильно замерзла. Я дула на жидкость в чашке и не могла оторвать глаз от больницы, избавиться от мыслей, в которых находилось место только Ксавье. Как заставить его реагировать? Время шло, моя растерянность росла. Я откинулась на спинку банкетки, надеясь отдохнуть, но это вряд ли получится.

Не знаю, сколько я так просидела, как вдруг Саша — так он представился в прошлый раз — вышел из больницы и сбежал по лестнице. Чем ближе он подходил к кафе, тем глубже я вжималась в банкетку. С какой стати я сюда заявилась? Почему не поехала домой? Могла бы пристегнуть поводок к ошейнику Месье и выгулять его, чтобы снять напряжение. Пока Саша шел мимо витрины, я рылась в сумке, чтобы он меня не заметил. Сквозь шум в зале я расслышала его голос. Значит, он уже здесь. Мы постоянно натыкаемся друг на друга, просто какой-то рок. Из моего угла на отшибе все столики и проходы хорошо просматривались. Я загородила лицо чашкой с горячим вином и рискнула осторожно оглядеться. Саша стоял у стойки, я могла созерцать только его недовольный профиль — ему тоже было нелегко. Если повезет, мне удастся избежать очередной встречи с ним. Пока он в ресторане, я не сдвинусь с места. Я притворилась, что поглощена созерцанием лежащего на столе телефона. В нем было что почитать: на меня обрушились сообщения друзей, выражавших поддержку, возмущенные послания некоторых моих художников, письма коллекционеров, не понимавших, почему я замолчала, и т. д., и т. п. Но я не была готова принять на себя весь этот поток, даже ради того, чтобы спрятаться от Саши… Я периодически отхлебывала вино, усердно стараясь не коситься в его сторону. Я так долго сидела, низко склонив голову, что у меня заныла шея, поэтому я снова принялась наблюдать за жизнью снаружи, за окном: в больницу входили и выходили люди, подъезжали и отъезжали автомобили посетителей и скорой помощи. На меня навалилась усталость, захотелось, чтобы все это кончилось, и пусть моя душа обретет хотя бы несколько минут покоя, о большем я не прошу.

— Здравствуйте, Ава.

Услышав его голос, я на мгновение застыла. Затем обернулась к нему с кислой улыбкой.

— Добрый день, Саша.

— Я едва не ушел, не поздоровавшись с вами, но пришел к выводу, что это будет нелепо.

— Вы видели меня?

Он кивнул.

— Приходится признать, что я не умею прятаться. Честно говоря, я тоже вас видела. Раз нам удалось поздороваться, может, составите мне компанию?

Эти слова вырвались сами. Что на меня нашло? Зачем я пригласила его? Насколько же мне одиноко, какая я потерянная, если сделала это!

Саша заозирался в поисках свободного столика, что было ожидаемо, но не нашел его.

— Почему бы и нет…

Я заподозрила, что он так же, как и я, чувствует себя не в своей тарелке, раз согласился. Он аккуратно положил пальто на соседний стул, после чего сел. Мы избегали смотреть друг на друга, обоим было неловко. Молчание затянулось, никто из нас не был готов заговорить первым. Что я могла ему сказать? Разве что спросить, как дела у его жены. Но это еще глубже загонит меня в пессимизм, поскольку тут же свяжется в моем сознании с подорванным духом Ксавье. Сколько еще я буду скрывать от него правду? Умалчивать о том, как плохо женщине, за которую он чувствует себя ответственным?

— Нужно взбодриться? — неожиданно спросил он, показывая на горячее вино.

— Да, немного… Последуете моему примеру?

— Нет, спасибо… я весь день держусь на кофе, чтобы не уснуть. И восполняю упущенное вечером с чем-нибудь покрепче, пытаюсь заснуть…

— Вечером дети отнимают у меня столько сил, что я едва успеваю выпить немного вина… А у вас есть?

— Что? Дети?

— Да…

— Нет…

Обидно. Я бы охотно поинтересовалась, как он со всем справляется…

— А…

Мое разочарование не прошло незамеченным. Я разозлилась на себя: теперь у него сложится впечатление, будто я его осуждаю, а мне наплевать на него, пусть себе живет, как хочет.

— Это наш с Констанс сознательный выбор, из-за наших профессий, — уточнил он, словно оправдываясь.

— Я знаю, чем занимается ваша жена, а вы кто?

— Я дирижер.

Я так удивилась, что мой рот открылся сам собой. В моей памяти тут же всплыла картинка: он врывается в отделение скорой помощи в ночь аварии, в смокинге и галстуке-бабочке. Прямо с концерта, что ли? Тут я поймала его озадаченный взгляд и быстро взяла себя в руки.

— Извините, просто не каждый день встретишь дирижера.

Он отмел мое объяснение небрежным жестом, как ерунду какую-то.

— Получается, — продолжала я, — у дирижера и скрипачки не может быть детей…

Мое спонтанное любопытство поразило меня саму, у меня как будто больше не осталось сдерживающих механизмов. Хорошо, что он не обиделся.

— На самом деле никаких запретов на детей нет, — ответил он с ироничной усмешкой, которая быстро промелькнула и исчезла. — Но у нас очень много гастролей, причем не всегда совместных, совсем не всегда… Вот мы и решили не навязывать такую жизнь детям.

— Благородно. Но это большая жертва.

Он нахмурился и уставился куда-то вдаль.

— Безусловно… После аварии я заподозрил, что и Констанс, и мне было бы легче справляться с бедой, будь у нас дети. При том, что для них это очень тяжелая история… Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь…

Я сделала глоток горячего вина — которое превратилось в холодное, то есть пить его было категорически невозможно.

— Как вы справляетесь?

— Я не справляюсь.

Он вздернул бровь, как бы намекая, что подошла моя очередь высказаться.

— Пенелопа и Титуан переживают, беспокоятся о папе… а Ксавье по-прежнему запрещает им приходить. При том, что безумно скучает по детям, я уверена.

— Представляю себе… А чем он занимается в жизни?

Я догадалась, что ему нелегко заставить себя интересоваться Ксавье.

— Он ветеринар.

Он горько усмехнулся и отвернулся к выходящему на улицу окну, как будто прячась от моего взгляда.

— Вы бы предпочли кого-то другого?

— Меня и впрямь устроило бы, будь он бандитом, грабящим банки, или каким-то еще уголовником.

Я откинулась на спинку банкетки.

— Ваш муж — хороший человек?

Он смотрел мне прямо в глаза, и я не могла уклониться от ответа, от спросившего исходила прирожденная властность.