Аньес Мартен-Люган - Мне надо кое в чем тебе признаться…

— Повторю то, что ты уже слышала тем вечером: живи своей жизнью и не беспокойся обо мне. Не жди меня пока. Единственное отличие от того вечера в том, что сегодня у меня есть надежда выбраться, однако еще ничего не известно… Мне нужно время, чтобы простить себя и заново выстроить. Я больше не знаю, кто я такой… даже мое тело мне не принадлежит. Все прожитые годы я стремился быть хорошим человеком, и одним-единственным нажатием на педаль я разрушил жизнь незнакомой женщины и собственную жизнь…

И нашу с тобой жизнь… Но такая мысль у тебя даже не мелькнула…

— Увы, — продолжал он, — пока ты не можешь ждать от меня, что я появлюсь рядом с тобой… как бы тебе этого ни хотелось.

Я поднялась с кресла и направилась к лестнице. У меня не было сил ни говорить, ни слушать, я была словно выжатый лимон.

— Ава, скажи мне что-нибудь…

По стуку костылей я догадалась, что он приближается.

— Ты уже все сказал, Ксавье… так что я сосредоточусь на детях и галерее… А что касается будущего… если ты вернешься ко мне, я подумаю…

Я подняла к нему мокрое от слез лицо.

— Что еще я могу сделать, скажи? — всхлипнула я.

Я не сомневалась, что для него мучительно причинять мне боль, но на кону было его выживание. Была бы и я так же эгоистична на его месте? Или, может быть, пора и мне немного больше любить себя? Чтобы не допустить окончательного саморазрушения.

— Ничего…

Меч просвистел. Этой ночью я спала глухим сном.

Завтрашним вечером разум опять не велел мне торопиться домой. Судя по всему, он впал в спячку, устав сопротивляться. В конце концов, что дурного в том, что я просто послушаю Сашу? Ничего. Если это единственный просвет в сегодняшнем дне, зачем себя лишать его? Отговорки находились сами собой. Кто меня упрекнет? Да никто. Никто, впрочем, ни о чем не узнает. Никто, за исключением его и меня. В мастерской было темно, Жозеф ушел домой и, насколько я его знаю, должен был оставить ключи Саше. У меня подогнулись колени, и я вдруг заколебалась. Меня напугала мысль, что еще миг — и я войду в лавку, привело в ужас острое желание увидеть его, очутиться рядом. Совсем-совсем рядом. Но я все равно сделала еще один шаг к двери. Я не совершаю ничего плохого, повторяла я себе. Чуть-чуть побыть с единственным человеком, который меня понимает и проходит через такие же испытания, как я. Мне годятся аргументы, которые Ксавье приводил в оправдание своих встреч с Констанс. Я молча перешагнула порог и надолго застыла в первой комнате — еще можно уйти, он ничего не узнает. Это я и должна была сделать. Но вместо этого прошла вглубь лавки.

Ощутив мое присутствие, Саша открыл глаза, но не прекратил играть. Я догадалась, что он ждал меня или предчувствовал мой неизбежный приход. Я переступила красную черту. Не угадаешь, права ли я. Не поймешь, защищалась ли я таким образом от Ксавье. Был ли это способ выжить посреди руин, в которые превратилась наша жизнь. На самом деле нет. С нашей первой встречи или вскоре после нее меня тянуло к этому мужчине, мне лишь не хватало проницательности, чтобы это признать. Сам о том не догадываясь, Ксавье дал мне разрешение еще немного приблизиться к Саше. Я осознавала, что играю с огнем. Я села на диван, подтянула ноги к груди и опустила на них лицо; чтобы восхищаться Сашей, мне было необходимо уйти в себя, защититься от всего и, как это ни парадоксально, вернуть себе душевный комфорт. Ну да, я не могла не признать, что восхищаюсь им. И даже больше… Он играл и играл, в бешеном ритме, без пауз, без единого слова. Иногда переводил взгляд с виолончели на меня и ненадолго задерживал. Я его ловила, стремясь к единению с Сашей. Он боролся, чтобы сбежать от меня, а я боролась, сопротивляясь мощи его взгляда. Мы оба признали поражение, напряжение было слишком сильным. Я заставляла себя не задумываться над происходящим, над тем, что со мной творилось, над причинами, которые вынудили меня прийти его послушать, а теперь не давали уйти. Достаточно какой-нибудь пылинке качнуть маятник в другую сторону, и я лишусь рассудка или того малого, что у меня от него осталось. Я довольствовалась тем, что проживала музыку Саши и поддавалась ее благотворному влиянию, наслаждаясь покоем и правом ощущать себя живой, которым наделяло меня Сашино присутствие.

Но в какой-то момент он был вынужден прерваться. Ему было необходимо отдышаться, и несколько секунд я слышала только его громкое дыхание. Саша положил виолончель и смычок рядом с собой на стойку. Потом вытянул ноги вперед, сцепил пальцы на затылке, чтобы расслабить мышцы, и уставился в потолок. Мое сердце колотилось все быстрее, пора было уходить. Я встала и подняла сумку, лежавшую на полу. Саша выпрямился и наблюдал за мной, не говоря ни слова. Когда я уже шла по коридору и вот-вот должна была приблизиться к выходу, я в последний раз посмотрела на него через плечо:

— Разве мы не собирались пообедать вместе?

— Вы меня ждали?

— И да, и нет. Вы хотели прийти?

— И да, и нет.

Я улыбнулась:

— Завтра? Вы придете завтра?

— Зависит от вас…

— Я буду вас ждать. Хорошего вечера, Саша.

Я бы дорого заплатила, чтобы Ксавье изменил свое отношение к действительности, разбудил мой разум, возвратил мне желание верить в него, в нас. Чтобы наш вчерашний разговор испугал его и заставил идти вперед. Но ничего не случилось. При детях мы ломали комедию. Произносили одни и те же банальные слова. Вроде традиционного «спокойной ночи», когда я поднималась по лестнице в спальню.

Все следующее утро я усердно старалась сосредоточиться. Я заблудилась в своих желаниях. Хотела ли я, чтобы он пришел, или нет? Как только я проснулась, меня придавил страх. Я пробовала понять, какая неведомая сила заставила меня вчера предложить Саше пообедать вместе. Что мне стукнуло в голову? Это была не я, на меня это совсем не похоже. Я дернулась, когда примерно в полпервого открылась дверь галереи. При виде Идриса я громко охнула — от облегчения и разочарования.

— Привет! — воскликнула я.

Я была рада ему несмотря ни на что, Идрис всегда действовал на меня успокаивающе.

— Я не помешал тебе?

Мое внимание, естественно, переключилось на улицу, и тут я заметила Сашу на противоположной стороне. Он пришел. Саша понял, что я его вижу, и знаком показал, что подождет меня чуть дальше. Отступать было невозможно, да мне и не хотелось.

— Прости, — извинилась я перед Идрисом. — У меня назначен обед… Сможешь зайти попозже?

— О’кей! Не беспокойся. Зайду, если получится. В любом случае ты выглядишь гораздо лучше, чем в последний раз.

Знал бы ты почему…

Эта мысль едва не заставила меня пойти на попятный. Но я твердила свою жалкую отговорку: ничего плохого я не делаю. Идрис вышел вместе со мной и стоял рядом, пока я запирала дверь. Только бы он не повернул туда, где меня ожидал Саша. На этот раз мольба была услышана, и мой обожаемый художник ушел в противоположную сторону.