Джессика Эттинг - Растворяясь в ярком свете [litres]

Меня захлестывает чувство чего-то знакомого.

– Это новый жизненный план? Посвятишь меня в него?

– Я намерена положить конец болезни Гентингтона.

Я внимательно всматриваюсь в лицо сестры, ища признаки того, что она повредилась рассудком, но она предельно собранна.

– Я абсолютно серьезна. Это и правда мой новый жизненный план. Какие бы средства ни потребовалось для этого собрать, какие бы медикаменты ни лоббировать – или, к примеру, выступить за улучшение системы медицинского страхования, – я готова на что угодно, лишь бы был создан подходящий для тебя препарат.

– Не напрягайся ты так, – советую я, чувствуя себя, однако, польщенной столь яростной преданностью с ее стороны.

Брук улыбается, и напряжение рассеивается, утекает, как вода из ванны, откуда вытащили затычку. Она кладет голову мне на плечо.

– Я скучала по тебе, Эббс.

– И я тоже. Не окажешь ли мне услугу?

– Испытываю искушение ответить: «Проси что угодно». Хотя на самом деле меня это пугает.

– Я хочу, чтобы вернулась настоящая Брук. Мне не нужна эта лакированная версия. Не смей утаивать от меня свои беды.

– В моем окружении полно людей, кому я могу пожаловаться. А вот кто точно не заслуживает слушать мои стенания, так это ты.

– Что, если тем самым ты лишь делаешь хуже? Ну, вроде того, что жизнь у Брук такая идеальная, в ней не место ничему плохому. Я от подобных рассуждений только сильнее расстраиваюсь.

– Возможно, ты и права, – соглашается она. – Однако если тебе надоест слушать мои жалобы на занудную соседку по комнате или сломавшиеся щипцы для завивки, просто вели мне заткнуть пасть.

– Заметано.

Ощущая небывалый прилив энергии, мы поворачиваем назад. Фотографируемся вместе у каждого утеса, критически рассматриваем, что получилось, и наконец выбираем снимок, который нравится нам обеим. Я отправляю его маме, и она в ответ присылает пятнадцать сердечек. Ясно, что воссоединение сестер стало для нее большим облегчением.

– Нам нужно обсудить еще одну вещь, – осторожно говорит Брук, глядя на проскользнувшую у нас под ногами ящерку. По тону голоса я тут же догадываюсь, о чем речь. О папе.

– Брук, я не могу.

– Мы должны, Эббс. Ты, конечно, думаешь, что отлично понимаешь, каково ему сейчас, но все же позволь кое-что тебе рассказать.

– Прошу тебя, давай не сейчас. Я как выжатый лимон.

Ожидаю, что сестра начнет спорить со мной, но она и сама выглядит истощенной. Или, возможно, припоминает все, что я наговорила ей вчера, и в самом деле прислушивается к моим словам.

– Что ж, справедливо. Пока, во всяком случае.

Пока, во всяком случае. Слова звучат у меня в голове снова и снова, словно эхо летит по каньону. Интересно, сколько продлится это «пока»?

Незадолго до заката мы достигаем заключительного отрезка тропы, который, изогнувшись, приводит обратно на пляж. Вдалеке замечаю Кертиса, скользящего по волнам на своем кайтборде. Проверяю, нет ли поблизости Бена с камерой, но не нахожу его.

Брук замедляет шаг, чтобы понаблюдать за Кертисом.

– Он – не тот, кем кажется.

Я вспоминаю наш с Кертисом разговор тогда на уступе.

– Он великолепен.

– Между прочим, все твои друзья кажутся очень милыми.

– Если я все еще могу их так называть, – бормочу я. – Я же Люси весь день рождения испортила.

– Она не расстроилась, просто переживает за тебя. Думаю, ей хочется знать, что с тобой все в порядке.

Я быстро набираю Люси сообщение с извинениями.

Люси: Ерунда. Надеюсь, ты чувствуешь себя получше.

Я: Можем повторить твой день рождения?

Люси: Только если пообещаешь спеть.

Осознание того, что она хотя бы шутит, придает мне уверенности.

– И Бен тоже классный, – подчеркивает Брук.

Меня захлестывает волна сожаления.

– Я своими руками разрушила отношения с ним.

– Не верю. Он так смотрел на тебя вчера, Эбби.

– Типа, сожалел, что не дал мне утонуть?

Лицо у сестры вдруг становится предельно серьезным.

– Знаешь, я всю жизнь жду, чтобы какой-нибудь парень так на меня смотрел.

У меня в животе будто бабочки запорхали – и тут же опустились, придавленные свинцовой тяжестью невеселых дум.

– Но продолжит ли он так смотреть на меня, когда я все ему расскажу?

Брук поджимает губы, не давая ответа сразу.

– Что мне делать? – жалобно спрашиваю я.

– Этого я тебе сказать не могу, Эббс.

– Потому что боишься, что если твой совет не сработает, я обвиню во всем тебя и еще на три месяца перестану разговаривать?

– Частично да. Мы что же, уже обратили все в шутку?

– Похоже на то.

Завидев двух приближающихся велосипедистов, мы прижимается к горе, чтобы дать им возможность проехать, и шагаем дальше. Я решаю наступить на горло собственной гордости.

– Ну, пожалуйста! Мне просто необходимо услышать логичные советы Брук по этому вопросу.

На мгновение она задумывается.

– Придет время, и ты, вероятно, почувствуешь желание рассказать ему правду. Не знаю, сейчас или потом. Только тебе одной ведомо, когда наступит этот переломный момент. Но одно знаю наверняка: самое меньшее, что ты должна сделать прямо сейчас, – это извиниться.

– Верно.

– Понятия не имею, что между вами вчера произошло, но, когда ты вскарабкалась на ту скалу, парень перетрухнул не хуже меня.

Мы достигаем развилки: одна тропинка ведет к коттеджу Синтии, а другая – на пляж. Где я, скорее всего, найду Бена.

– Не пойти ли нам домой? – Я выбираю дорогу к тетушкиному дому.

К сожалению, Брук тут же разгадала мой маневр.

– Вчера ты без проблем прыгнула с высоченного утеса, а сегодня тебя пугает разговор? Не ты ли собиралась, выражаясь словами Синтии, схватить жизнь за яичники?

– С утесов прыгать, знаешь ли, куда проще.

– Чем поговорить с Беном?

– Он станет первым человеком, которому я когда-либо признавалась. – Я испытываю леденящий душу страх.

– Да, дело серьезное, – соглашается Брук. – Решать тебе. Я тебя не осужу, что бы ты ни выбрала.

Посмотрев на океан, я замечаю плавучий дом отца Бена, покачивающийся на волнах на привычном месте. Вспоминаю о той ночи на палубе, когда Бен поведал мне о своей сестре и о том, что в какой-то момент ему пришлось научиться отступать.

Сколь долго я еще буду потчевать его полуправдой, прежде чем он решит отказаться и от меня тоже?

Теперь я понимаю слова Брук о переломном моменте.

Открыв Бену правду, я могу потерять его.

Но и продолжая молчать, я его точно не удержу.

Спустившись на пляж, я вижу Бена, вытаскивающего байдарку из воды. Похоже, сегодня он ходил на ней в одиночку.

Вокруг ни души, и сердце у меня в груди стучит, как отбойный молоток, когда я приближаюсь к Бену. Заметив меня, он не улыбается. И не хмурится. Вообще никаких эмоций не проявляет. Как будто я ему чужая. Даже еще хуже. С чужими людьми он обращается, как с давно потерянными друзьями. Вот бы Брук увидела, как он теперь на меня смотрит! Возможно, тогда она изменила бы свое мнение.