Виктория Мальцева - Игры на раздевание

— Почему ты выбрала для этого меня? — наконец спрашивает.

Глаза в глаза, и в голосе нет ни злости, ни злорадства, ни жестокости, которых я так страшусь. Нет враждебности. Есть мягкость и желание… быть понятым?

— Есть более подходящие кандидаты? — отвечаю.

Кай выдыхает и только теперь отводит глаза. А я вдруг понимаю, что дрожу.

Он молчит, а я говорю себе за него: «Я рассчитывал на нечто большее между нами, а ты своей выходкой всё испортила». И сама же ему отвечаю «Я не пригодна для чего-то большего. Мой текущий терапевт считает, что мне нельзя заводить отношений. Я просто хотела узнать, что чувствуют люди во время секса». И он спрашивает дальше: «Узнала?».

— Если бы ты предупредила… всё это было бы по-другому. Совершенно иначе, понимаешь?

Я молчу, потому что теперь в горле ком и после разговора с Адити понимание, что виноват не он, а я… И отреагировал он так и только так, как мог нормальный парень — разочарованием, потому что понравившаяся девушка оказалась даже не легко доступной, а безнравственной. Потому что не ждёт и не ценит его желания прежде завоевать её. Что она — как все те, кого он выгнал.

Внезапно Кай поднимает голову, и я вслед за ним тоже. Снова глаза в глаза:

— Прости меня за слова, которые я тебе сказал.

Я киваю. Он некоторое время молчит, затем выпаливает:

— Переезжай ко мне?

Я тоже беру время на «помолчать». Затем делаю предположение:

— Ты ненормальный?

— Моя мать — венеролог, я в принципе не могу быть нормальным! — смеется. — Переезжай!

— Зачем мне это?

— Говорят у меня красивые глаза — изумрудные!

— Ну, с оттенком я бы поспорила. Как медик могу отметить, что цвет твоих глаз идентичен цвету застоя желчи в соответствующем пузыре.

— Мне говорили, что девочки с медицинского не понимают романтику, но я подумать не мог, что настолько…

Он всё ещё улыбается, а я думаю: не глаза твои пленяют, Кай, и даже не твой божественный голос, а что-то спрятанное глубоко внутри тебя. Что-то первобытно мужское, мощное, и чему я пока не нашла определения. Но обязательно когда-нибудь найду.

Его взгляд как будто становится мягче, и в это мгновение я испытываю настолько мощное облегчение, состояние невесомости, почти эйфорию, что мне хочется обернуться в него, как в шаль, укутаться, и не отдавать никому. Кай, очевидно, всё это видит в моих глазах, на моём лице, чувствует или считывает — не важно, поэтому говорит фразу, решившую всё за меня:

— Я очень долго искал тебя.

Мне требуется время, чтобы сформулировать и произнести свой вопрос:

— Меня?

— Тебя.

Пытаюсь дышать, а он, облизав губы, продолжает:

— Я знаю, что с тобой нужно как-то по-другому, но пока ещё не понимаю, как… Приеду завтра, заберу тебя с работы и поедем ко мне — на одну ночь. Я не прикоснусь, обещаю. Слово даю. Мы просто проживём ночь вместе, и ты решишь, захочешь ли остаться ещё на одну. Идёт?

Теперь мой мозг включился, работа кипит: жить с незнакомцем я не хочу, он совершенно чужой мне человек; квартира, где я пережила самое большое потрясение в своей жизни, вызывает отвращение и отторжение; ребята Лейф, Олсон и Марина — это новые чужие люди, и уже одно это для меня пытка; но есть Дженна и её фраза «Он и эту выгнал. Которую уже по счету?».

— Идёт, — киваю.

Кай кладёт руки на мою талию и мягко снимает со скамейки:

— Уже поздно бегать. Иди домой, — мягко подталкивает в спину к крыльцу парадного. И я, как загипнотизированный кролик, послушно двигаюсь в заданном направлении.

Habits — Uğur Dağıdır

Голубой «бьюик» появляется задолго до окончания моего рабочего дня. Миссис Керрфут, заметив его, как и я, выскакивает к сыну на улицу и задаёт вопрос, на который он отвечает: «Я здесь по своим делам, мам!» — читаю по губам. Возвращаясь к пациентам и проходя мимо стойки, она пристально вглядывается в моё лицо. Он ничего ей не говорил, ни слова — я видела.

— Голодна? — спрашивает Кай, как только выхожу.

Я киваю, и мы едем ужинать. Место оказывается более чем старательно выбранным — это панорамный ресторан на Бёрнебийской горе. Я никогда в нём не бывала и всегда завидовала тем парам и семьям, которые из него выходили: мир, в котором люди посещают подобные заведения, был для меня далёким, как звёзды других Галактик.

— Часто тут бываешь? — спрашиваю, как только мы усаживаемся у окна с видом на Ванкувер, горную гряду и залив.

— Сегодня — первый раз. Но гору эту люблю. Редко, но бывает, приезжаю сюда сам и просто сижу в одном особенном месте.

— Около трёх елей?

— Да, оттуда открывается самый удачный вид! — воодушевляется. — Тоже здесь бываешь?

— Ещё реже, чем ты — у меня нет машины. Но такое случается иногда… я люблю это место за его простор, он настраивает мысли на правильный лад.

— Да, — сосредоточенно кивает. — Ты выразила словами то, что я не смог.

Кай почти не отрывает от меня взгляд, лишь изредка прерываясь на любование приглушёнными вечерней дымкой небоскрёбами уставшего за день города, заливом и вершинами гор на горизонте. В это не совсем позднее, но всё же вечернее время, солнечный свет уже не слепит и не мучает летним зноем, а мягко и ненавязчиво посыпает золотом наш стол, наши руки, воду в бокалах, лицо и чёлку парня, сидящего напротив меня. Он немного щурится, на несколько коротких мгновений широко улыбается, смущённо сжав при этом губы, и на его щеках появляются ямочки. Нонсенс! Как может сочетаться столь трогательная и по-детски милая деталь с таким большим и сильным телом, безнадёжно далёким и от детства, и от присущей ему чистоты?

Мы заказываем стейки сёмги на гриле, обнаружив, что оба любим рыбу. После ужина я успеваю изрядно поварить себя в рефлексии на тему: «Должна ли я расплачиваться за свои блюда и напитки сама?» В конце концов, решаю, что лучше предложить, чем нет, но когда официант, наконец, появляется со своим сундучком и счётом, моя рука не успевает даже вытянуть из сумки бумажник:

— Давай притворимся, что сегодня и в будущем в нашем с тобой мире понятия «эмансипация» не существует! — выпаливает мой компаньон резко и с раздражением.

Я пытаюсь сообразить, почему он раздражён, и у меня уже почти получается, но для нормальных людей это, видимо, слишком долго:

— Ты никогда не должна платить, если рядом есть я. Хорошо?

— Ладно.

— Отлично, — легонько кивает.

Да, парень, лучше так: говори всё прямо, чётко и ясно. Так намного лучше:

— Я не всегда понимаю иносказания и намёки, — опускаю глаза, стыдясь не своих ограниченных в общении возможностей, а ситуации в целом.

— С этим никаких проблем, я буду стараться говорить прямо.

Его рука тянется, чтобы коснуться моей кисти, но на полпути останавливается. Чуть позже, стараясь не акцентировать внимание нас обоих на этом неловком моменте, он возвращает свою руку на место.