Виктория Мальцева - 15 минут

Его глаза задерживаются на моих браслетах — толстых кожаных лентах, переплетённых с бисером, бусинами, цветными нитями и перьями — ручная работа индейца. Их дал мне Кай. Много лет назад. Он сказал, что эти ленты — орлиные обереги, они отгоняют зло и соединяют руки с руками матери Земли, наполняя их энергией. Разумеется, истинную причину своего подарка он не упомянул, да и не нужно было.

Мой юный друг ни о чём не спрашивает, только смотрит, однако в его молчании я слышу вопросы. К сожалению, Ансель, я не готова на них отвечать. И даже не предложу отложить до лучших времён.

— Сколько тебе лет? — спрашиваю.‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

— Возраст мужчины не имеет значения. Зрелость личности в поступках и мыслях. А они могут быть очень разными в одном и том же биологическом возрасте.

— А мой возраст тебя не смущает?

— Почему он должен меня смущать?

— Мы оба знаем, почему. Если не хочешь отвечать — не отвечай, но не пытайся казаться тем, кем на самом деле не являешься.

— Это кем же?

— Глупцом!

Он ухмыляется, едва сдерживая порыв рассмеяться:

— Твой возраст меня не огорчает, он… возбуждает.

— Возбуждает?! Как?

— Женственностью, грацией, шармом осознанности движений, произнесённых слов. Самое сексуальное в человеке, не важно, кто он, мужчина или женщина — его ум, думаю, тебе это известно и уже давно. И точно также я думаю, что у большинства юных особ этот орган находится в состоянии зиготы. Ты и сама это знаешь.

— Напротив, мне попадаются довольно умные и образованные студентки. И зря ты так высказываешься о девушках! Если уж говорить о сексуальности — ничто не сравнится с молодостью.

— Ты ошибаешься. Пресыщение быстрым, лёгким и даже очень хорошим трахом с гибким упругим телом наступает довольно быстро. Ты хочешь большего.

— Чего?

Фундаментальный вопрос — чего же он от меня хочет?

— Чувствовать.

И мне нечего ответить. Нет ни одной достойной мысли, какую можно было бы противопоставить столь исчерпывающему аргументу.



Мы молчим, но на этот раз пауза уже не кажется такой неудобной. Ансель лежит неподвижно, и я решаю, что он задремал, впитывая своей смуглой кожей солнечные лучи. Однако вскоре замечаю за тёмным стеклом брендовых очков острый, изучающий взгляд. И задаю созревший вопрос:

— То есть, для тебя катализатором любви является ум?

— Бесспорно. Чем умнее человек, тем он привлекательнее, и тем глубже может чувствовать.

— Ты умный?

— Мне двадцать семь.

Ансель резко поднимается, затем, вытянувшись и закинув за голову руки, долго смотрит вдаль, на воду, будто о чём-то размышляет. А дальше Всевышний посылает моей выдержке испытание на прочность: его руки расстёгивают рубашку и стягивают. Я перестаю дышать, не зная, что пожирать глазами в первую очередь: плечи, грудь, талию или пальцы, устраняющие кожаный ремень, расстёгивающие тысячу и одну пуговицу ширинки.

Эра геев выдавила плавки как предмет одежды в мужском гардеробе в далёкое прошлое. Теперь все пляжные мачо, как и экземпляры попроще, щеголяют исключительно в шортах.

Все, кроме Анселя. Он — без них.

Это же просто, мать вашу…

Мне видны только ягодицы, но и их более чем достаточно, чтобы вызвать в моей нервной системе эстетический коллапс. Гармония силы и стройности, юности и брутальности в мужском теле способны на многое: не только выбить гранитную опору под босыми ступнями, но и в принципе пошатнуть земной шар.

Смотреть на него стыдно, неловко и до безобразия сладко. Если задержать взгляд на одной только талии, неизбежно переходящей в бёдра и ягодицы… которые хочется укусить, как наливное твёрдое яблоко, пищи для будущих укромных фантазий, останется на всю оставшуюся жизнь.

Сижу на своём куске скалы и боюсь пошевелиться. В моём мозгу, как ошалевшая муха, петляет только одна мысль: достаточно лишь протянуть руку…

В тот момент, когда мои конечности, кажется, вот-вот уже заживут своей собственной, совершенно независимой от моего волеизъявления жизнью, Ансель делает шаг к краю скалы.

— Только не говори, что ты собрался прыгать!

В меня вонзается взгляд, полный озорства и дерзости, это не взгляд — это вызов:

— Я похож на самоубийцу?

Поджимаю губы, чтобы не улыбаться — настолько будоражит происходящее, по венам несётся жар давно забытого вожделения, выплёскиваясь волнами острых, как новая бритва, эмоций.

Ансель спрыгивает с нашего высокого выступа на уровень пониже, на мгновение задерживается у самого края, чтобы ещё раз взглянуть на меня и проверить реакцию. То, что он видит, заставляет его триумфально улыбаться.

— Вода же холодная! — шепчу.

Он отворачивается и за секунду до своего сумасбродного прыжка сообщает:

— Один преподаватель биологии однажды сказал, что холод сохраняет молодость…

Мгновение, и плечи, руки, поясница вместе с ягодицами и натренированными ногами бегуна на длинные дистанции исчезают в ровной серо-голубой глади залива.

Его долго нет. Настолько долго, что кто-то сильный и довольно безжалостный успевает ухватить моё сердце и больно сжать. Вода в этой скалистой местности совершенно прозрачная, но из-за солнечных бликов на её поверхности мне ровным счётом ничего не видно.

Голова молодого и смелого выныривает мокрой точкой чёрт знает где, и я выдыхаю. Усаживаюсь обратно на камень и задумчиво наблюдаю, как расслабленно Ансель отдыхает в ледяной воде.

Сейчас я часто вспоминаю себя в двадцать-двадцать пять и сожалею о том, как бездарно растрачивала драгоценные часы и дни юности, не отдавая себе отчёта в их уникальности и неповторимости, не задаваясь вопросом, зачем скучаю в компании неинтересных людей, зубрю малонужные предметы или читаю бестолковую книгу? Сколько часов убито на изнуряющий шопинг, встречи с откровенно глупыми людьми, просмотр дешёвых кинофильмов?

Я смотрю на юные черты выходящего из воды Анселя, озорство морского ветра в его мокрых волосах и понимаю, что когда-нибудь вот точно так же стану жалеть об упущенных минутах этой жизни — в сорок лет. И те сожаления окажутся ещё более болезненными, ведь в сорок ты уже слишком хорошо понимаешь ценность «сегодня» и «сейчас».

Я стараюсь не глазеть. Стараюсь. И как врач спрашиваю у анатомии: разве не должен он быть маленьким, сжатым холодом и стрессом до минимальных своих размеров? Кажется, это называется полуэрекцией…

Смущаясь и совершенно отчаявшись стереть нелепую улыбку со своего лица, протягиваю Анселю рубашку. Но вместо того, чтобы её надеть, он вытирает лицо и волосы.

— Не замёрз?

— Немного остыл.