Виктория Мальцева - 15 минут

Тем не менее, это место впечатляет, главным образом, видом на залив и марину Коал Харбор, но в целом выглядит необжитым.

— А где твои картины? — спрашиваю, удивляясь тому, что стены художника не увешаны его творениями.

— Я недавно переехал, руки ещё не дошли. И потом, ты же знаешь, искусство — это завершающий штрих, у каждой работы своё место и не всегда оно очевидно сразу.

Пожалуй, это многое объясняет, в том числе и незнание того, где лежат кухонные ножи и салфетки.

Как и любая нормальная женщина, я веду глазами по территории в поисках следов другой самки, однако, к своему удивлению, не нахожу не только женских признаков жизни, но и мужских.

— Ты моешься гелем для рук? В ванной ничего кроме мыла нет.

Ансель поднимает глаза, полные удивления:

— А ты хочешь принять душ?

— Да нет… — осекаюсь, — просто любопытно.

— Любопытно? — повторяет индифферентным тоном. — Любопытство не входит в число добродетелей.

— А я не подозревала в тебе склонность к назиданиям. Такому, как ты, это совершенно не идёт.

— А есть те, кому идёт? — тот же британский тон и как будто даже намёк на акцент. Тень моего супруга.

— Есть люди, для которых контроль и назидательность — часть их личности. Они не умеют иначе существовать, кроме как пытаться переделать окружающих. И даже если ты напомнишь им о том, что ничего не должен и пришёл в этот мир сам по себе и на своё собственное усмотрение, они не поймут, о чём ты говоришь.

В его взгляде появляется отстранённость и жестокая ирония:

— Звучит так, словно ты знаешь, о ком говоришь. Часто приходится иметь дело с подобными людьми?

Уверена, это зонд. И обдумываю неприятную мысль о том, может ли Ансель быть знаком с Каем?

— Бывает, — отвечаю.

— Считаешь, мужчина не должен контролировать женщину?

— Нет. Твоё мнение?

— Оно совпадает с твоим. Расскажи мне, что для тебя свобода?

— Свобода бывает разной. Можно свободно распоряжаться своим временем, не быть ограниченным рамками пристойности, законов, порядка и ожиданий других людей в отношении тебя, а можно быть свободным внутри .

— Это самое сложное, — кивает, соглашаясь. — Ты свободна?

Я не знаю, что ответить, и Ансель поджимает губы, пряча недовольство:

— Насколько далеко?

— Это не важно. Важно то, что с тобой я близка к этой свободе как никогда и ни с кем, — признаюсь.

И вот теперь его грешный рот растягивается в улыбке, да такой, какую не скрыть, даже если очень захочешь. Моя рука не выдерживает и сама собой тянется к его лицу, кончиком пальца я глажу его ровную красивую бровь: невероятно, просто невероятно как природа умудрилась вложить в полоску волос на коже столько секса.

Когда-то давным-давно, в юности, Кай восхищался талантом создателя, гладя ладонями моё тело:

— Бог определенно был на пике вдохновения, создавая женщину. Нет ничего прекраснее женского тела, а всё, что есть кроме, не сравнится с одним только изгибом талии…

Теперь я готова поспорить: Бог был не только вдохновлён, но и максимально сосредоточен, создавая Анселя. Ни единой ошибки, ни одного изъяна, безупречность, совмещённая с уникальностью. Мне хочется раздеть его, и посмотреть, как он будет смотреться на тёмно-синей простыни своей круглой кровати.

А хозяин, тем временем, скрывается в спальне и уже через минуту возвращается с аккуратно сложенной одеждой в руках:

— Вот возьми.

— Что это?

— Сухая футболка и штаны. Переоденься, здесь холодно, а ты вся мокрая.

Вообще-то, я рассчитывала, вернее, втайне надеялась, что прилипшую к моей коже ткань будут отдирать руки молодого горячего любовника, то есть твои, Ансель. И это могло бы быть так же романтично и чувственно, как показывают в американском кино. Тебе никогда не хотелось попасть в кино или простую сказку, например?

Само собой, я не школьница, чтобы верить в сказки, но происходящее мало на неё похоже. Неужели я не достойна даже иллюзии? Вот так всё и будет? Просто отправимся в постель и переживём быстрый трах без обязательств?

Закусываю нижнюю губу, приказывая эмоциям стоять на месте и не проявлять себя раньше времени.

— Чаю выпьешь? Или ты кофеманка? — спрашивает отчуждённым тоном, и я тут же впадаю в подозрения, что моё присутствие здесь не желанное, а вынужденное. Как если бы этот ладный парень заключил пари в два счёта уложить чужую жену, которая, к тому же, ещё и прилично старше его‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍.

Ансель подходит к барной стойке и принимается выкладывать из стоящего рядом картонного ящика продукты — не иначе с утра в Костко закупился.

— О! Мой любимый! Старбакс весенний… — восклицаю, заметив знакомую упаковку кофе и возлагая надежды, что данное совпадение станет началом нашего диалога. — Ты тоже такой любишь? Хотя осенний, по-моему, даже лучше.

Ансель игнорирует мой неожиданный восторг по поводу совпадения кофейных предпочтений и только констатирует:

— Значит, кофе.

Вслед за кофе появляется мой любимый сыр, чему я даже не удивляюсь, потому что в Костко, как известно, выбирать не из чего.

Молчание хозяина выталкивает меня из кухни в направлении ванной. За тридцать секунд переодеваюсь в одежду, приятно пахнущую средством для стирки, и ещё минут пятнадцать поправляю волосы.

К моему появлению Ансель уже жарит бекон, тосты и плавит французский сыр в специальном ковшике.

— Я такое видела только по телевизору, — сознаюсь.

— Это вкусно. Очень.

— Где ты научился готовить?

— Много где. Вот так плавят сыр в Нормандии. Я жил там какое-то время с одной… женщиной, она меня и научила.

Слово «женщиной» хорошо так даёт мне по голове. Да, какого чёрта? — думаю.

За окном хмурое весеннее небо, мягкий дождь и вечерняя тишина: ни птиц не слышно, ни людей.

— Почему ты не включаешь свет? — спрашиваю.

— На новом месте темнота как будто уютнее. Не так бросается в глаза чужеродность стен.

— Довольно фешенебельных, замечу. Зачем же ты переехал, если тебе здесь дискомфортно?

— Вынудили обстоятельства.

— Хотелось бы знать, что за обстоятельства «заставляют» людей переезжать в настолько красивые и дорогие квартиры…

Но и этот мой вопрос гостеприимный хозяин оставляет без ответа.

Cemeteries Empty Camps

А на улице, тем временем, типичный вялый Ванкуверский дождь усиливается. По огромным стёклам окон стекают ручьи, а за ними — преломлённая водой хмурость залива, серость низко нависшего неба и блестящие от влаги, кажущиеся пластмассовыми лиловые, жёлтые, алые кусты рододендронов, декоративного ковыля и других неопознанных моим не самым ботаническим умом кустов, цветущих крупными белыми гроздьями. Их стойкий приторно-сладкий аромат наполняет квартиру, проникая в узкие приоткрытые секции окон, сквозь них же просачиваются и уличные звуки: неторопливый шорох капель, шелест тяжёлых мокрых листьев, потревоженных редким слабым ветром, тихий перезвон колокольчиков спящих в марине белоснежных яхт.