Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

— Под ёлкой было! — отвечает моя средняя сестра, набивая рот очередной порцией конфет.

— Алекс, а помнишь, в юности у тебя была футболка такого же оттенка? — мечтательно тянет мама. — Ты в ней такой был… ми-и-илый!

— По правде сказать, не очень помню, — признаётся отец и тут же лезет к маме целоваться.

Я сразу отворачиваюсь, чтобы не мешать им.

— Ну как не помнишь?! Когда ты жил в своей крутой этой квартире в Кишинёве, ты в ней всегда… эм… в неё переодевался!

— Припоминаю… Кажется. Слушай, ну и память у тебя!

— Это ж первые впечатления, мужчина! Из них складывался твой образ в моей голове!

— Ах, образ… Если мне память не изменяет, то в мою квартиру ты попала, когда мы уже…

— Так, всё, проехали! Не помнишь и не надо! Надо будет купить похожую и напялить на тебя. Освежить память!

— Так купи! Я только её и буду носить, если кое-кто находит меня таким «ми-и-илым» в ней!

The Clientele — (I Can't Seem To) Make You Mine

Я открываю свои коробки: в них платья, не хуже, чем у Лурдес, арабские духи, бельгийские трюфели, французские безделушки из антикварного магазина, которыми я обожаю украшать свою комнату. Наконец, разворачиваю самый маленький подарок и в коробочке от Cartier нахожу просто потрясающий серебристый поясок с изящным бантиком, украшенным камнями, похожими на бриллианты. Я не в силах сдержаться:

— Боже, Алекс, не могу поверить! Неужели это мне?!

Папа, натягивая очередной связанный мамой голубой свитер, отвечает:

— Конечно, Соняш, тебе!

— Не слишком ли дорого? — вопрошает маман с очевидным недовольством в голосе.

— А при чём тут я? Все вопросы к Санте! — отвечает ей Алекс, смеясь.

Мама только качает головой, распечатывая коробочку, предназначенную ей, и вынимает из неё браслет с сердечком. Лурдес мгновенно пеленгует его и поёт медовым голосом:

— Ма-а-ам! Если тебе не нравится твой браслетик, то я бы с удовольствием его приютила!

— Во-первых, мой браслетик мне нравится, и я никому его не отдам, во-вторых, железное правило никто не отменял — до шестнадцати никаких бриллиантов.

Отец обречённо разводит руками: я, мол, тут ни при чём!

Лурдес выпячивает нижнюю губу и, уже запустив режим слёз, клянчит:

— А Соньке можно, да?! У неё там на пояске точно не стекло!

— Соне уже исполнилось шестнадцать лет, дорогая! Все правила соблюдены, так что не устраивай дискуссий! Мне такое платье в мои двенадцать лет и не снилось даже!

Папа обнимает Лурдес, приговаривая:

— Всего четыре года осталось, доченька! И как только тебе стукнет волшебное число, вот мы с тобой оторвёмся!

Мама недовольно ворчит:

— Алекс! Сколько можно уже повторять: не балуй их слишком сильно!

— Девочек обязательно нужно баловать! И целовать, и обнимать побольше! — тонкий намёк матери на недостаток ласковости.

Обменялись любезностями. Фактически, это почти ссора у родителей, максимум разногласий и выяснения отношений. На большее они не способны.

Мама снова качает головой, выражая своё недовольство:

— Девочки! За работу! Вечером придут гости, нам с Эстелой нужна помощь на кухне.

— А Эштон придёт? — интересуется Лурдес, и я чувствую явную конкуренцию с её стороны.

— Да, придёт. Обещал, по крайней мере, — отвечает ей отец.

— Может, заедешь за ним? — спрашивает мама.

— Посмотрю, как управлюсь с делами. Но постараюсь! Он, кстати, получил водительскую лицензию вчера!

— Ну, Слава Богу! — с выдохом восклицает мама, улыбаясь. — Но ехать к нам ему далеко и небезопасно — опыта ведь ещё нет серьёзного!

— Смотрите, смотрите! Снег пошёл! — пищит во весь голос Аннабель.

— И правда, снег! И хлопьями! Чудеса… — глаза у отца загораются детским восторгом.

— Ну надо же! Прямо в Рождество снег пошёл! Как никогда… Это подарок, дети! Этот год должен быть замечательным! — наша мама — самая большая оптимистка в доме.

Мы всей толпой выбегаем на террасу, ловим снежинки ртом и руками, пока они не перестали сыпаться, ведь снег в наших краях — это почти чудо!

Снежные хлопья тихо ложатся на уставшие улицы моего города, скрывая пёстрое, модное, неприглядное и уродливое под первозданным в своей белизне покровом. И это, надо сказать, самое умиротворяющее зрелище из всех возможных — снегопад в Рождество!

Наваяв вместе с мамой кулинарных шедевров, я облачаюсь в своё алое платье, надеваю серебряный поясок и понимаю, что он был подобран специально для этого наряда! Алекса невозможно превзойти во вкусе и предусмотрительности — моё красное платье стало теперь особенным, не просто праздничным, а изысканно красивым!

Я сама себе бесконечно нравлюсь в отражении огромного зеркала моей спальни: в красном приталенном платье с пышной юбкой и открытыми плечами, с сияющим бриллиантами бантиком на моей тонкой талии, в красных балетках в тон платью. Мои длинные каштановые волосы собраны в подкрученный хвост и повязаны тоненькой саржевой лентой. Интересно, понравлюсь ли Эштону?

В течение следующего часа не нахожу себе места, поправляя бесчисленное количество раз собственное платье и ёлочные украшения, беспрестанно выглядывая в окно: «не приехал ли Эштон?!». За последние дни мне пришлось снять с ёлки тонны навешанных сёстрами как попало конфет и печенья — им невозможно объяснить, что новогоднее дерево смотрится стильно только в том случае, если на нём игрушки не более, чем трёх цветов!

Внезапно слышу мамин оклик из кухни:

— Соняш! Кто-то приехал! Встречай гостей!

Моё сердце сперва обрывается, затем запускается вновь и колотится как оголтелое! Я со всех ног несусь в холл и натыкаюсь на… Кейси!

— Ну-ну, подруга! Не так откровенно! Сделай хотя бы вид, что рада меня видеть! Рождество же! — заявляет Кейси, снимая своё пальто, и я обнаруживаю под ним чёрное платье в пол с огромным декольте и разрезом почти до трусов. Моё настроение стремительно летит в Марианскую впадину. Я, значит, пай-девочка в стиле пятидесятых, а Кейси — сексуальная поп дива?! И никакого пирсинга не нацепила, вот же предательница!

— Кейси! — шиплю я на неё.

— Да ладно-ладно, подруга, не парься! Я здесь, чтобы всё проконтролировать!

— Что, всё?

— Эштона твоего прощупаем, выясним, что он за фрукт, и можно ли доверять ему такое сокровище, как ты, подруженька! — с этими словами Кейси оттягивает мне обе щёки.

— Ты чего творишь! Не видишь! Я же накрашена!

— Мужчины, ценят естественную красоту! Запомни это, детка! — заявляет Кейси и гордо шествует в гостиную, не дожидаясь моего приглашения.

Слышу, как она феерично приветствует мою мать, а та почему-то всегда ей искренне рада, но в этот раз, мягко просит:

— Кейси, ты умница, что приехала, только не безобразничай, ладно!