Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

Амбр вздыхает и продолжает:

— Масштабы нашей проблемы дошли до меня, только когда одним прекрасным утром мне позвонили из полиции с вердиктом: «Ваш сын — карманный вор». Эштону тогда было всего девять, и я не поверила. Ни секунды не верила, ни единому их слову, потому что подобное заявление никак не вязалось с личностью мальчика, который живёт в книгах. Эштон молчал. Онемел просто. Я давила, ругала, требовала объяснений, но этот ребёнок иногда был упёртым, как осёл. Поэтому я взяла отгул на работе и проследила за ним: идёт из школы как все, потом сворачивает на шумную многолюдную улицу и начинает вглядываться в лица, затем вновь шагает в направлении, никак не связанном с нашим домом. Замечаю, что он всё время двигается в странной, недопустимой для незнакомых людей близости с высоким темноволосым мужчиной. Очень близко, так, что даже руки как будто касаются. В этот момент я возненавидела собственного ребёнка, думала, убью его за такой позор, но что-то остановило, материнское сердце, наверное: не одёрнула, пошла вслед за ними дальше. А там — ничего не было. Эштон не лез ни в карман, ни в сумку того мужчины, только провожал его. Беру ещё отгул, снова слежу — всё то же самое. И в третий раз история повторяется. Я поняла, что мой сын не ворует, но что именно делает — так до меня и не дошло. Рассказала на работе, и одна женщина, долго лечившая мужа от депрессии, он у неё ещё и суицидник оказался, посоветовала врача-психиатра. Мы пошли, но и спец этот Эштона не разговорил. Всё выяснилось только на втором сеансе… под гипнозом: мой мальчик искал и находил в толпе чужих, проходящих мимо людей, мужчину… на роль отца.

Амбр вытирает покрасневшие глаза:

— Всё что он делал — играл со своим воображением, представлял, что идёт рядом с отцом в зоомагазин покупать собаку… Каждый день один и тот же сценарий — он, отец, собака. Вот так.

У меня боль: в висках, в глазах, в мозгу — везде. Я не была готова к ТАКИМ открытиям, и моя психика, очевидно, оказалась недостаточно зрелой, чтобы переварить такой объём чужих откровений… ну не совсем чужих, конечно.

— Мы попытались его лечить, но Эштон не поддавался — на сеансах просто молчал. Стоило всё это непомерно дорого, и я прекратила эти его бесполезные встречи, попросила только за чужими людьми больше так не ходить. Однако и без лечения он продолжал жить и расти, и один специалист заверил меня, что придёт время, и мой мальчик перестанет зацикливаться на теме отца сам по себе, скорее всего, это произойдёт в период полового созревания, когда он переключит внимание на противоположный пол. И то, чего все другие матери боятся и стараются всеми силами отодвинуть, стало для меня спасением: я не толкала его раньше времени в постель к девочкам, не думай, но и не препятствовала. Старалась уходить из дома, если у него намечалось свидание, или приходил кто… И стало легче, это действительно помогло — он сделался мягче, добрее, спокойнее, даже теплее. Не поверишь, но я впервые за годы увидела на лице сына улыбку. Вот так. Ты просила важное — именно это я и считаю самым важным.

— Почему Вы так откровенны со мной? Ведь это — самые интимные его тайны, не боитесь сделать его уязвимым?

— Уязвимым он делает себя сам своими страхами и ненавистью, прежде всего к самому себе и уж потом ко всем остальным, к своей ситуации и жизни в целом. И если уж ты приехала ко мне во время учёбы со всеми этими вопросами — значит, ему снова плохо! Он сейчас другой, дорого и стильно одетый, по моде подстриженный, отец подарил ему всё, что нужно и намного больше, а глаза стеклянные… Приезжал недавно, деньги мне оставил, сказал, что работает, хочет помочь. Я спросила, когда же он отдыхает, когда с девушкой своей встречается, ведь учится тоже хорошо, а он ответил, что подходящей для серьёзного нет. Я спросила, подходящая — это какая? И он ответил: «главное, чтобы из полной семьи была…». За всей мишурой проблема наша никуда не делась — параноик мой сын. Был им и остался.

— А… Маюми Вам нравилась?

— Кто?

— Маюми… девушка из Токио, японка.

— Была у него какая-то японка, пока учился здесь ещё в Париже. Но я её ни разу не видела. Было бы серьёзно, он бы привёл её, показал мне. А почему ты спрашиваешь?

— Эм… да так. Я просто думала… что он жениться на ней собирался.

Лицо Амбр вытягивается:

— Мне Эштон ни разу не говорил ничего подобного. И влюблённым я его никогда не видела, а это состояние очень меняет мужчину. А если учесть его гены, то… уверена, это не осталось бы незамеченным. Не было у него серьёзного с той девочкой, это точно.

Виснет долгая, тягучая пауза, затем Амбр, словно опомнившись, хватает меня за предплечье так крепко, что даже больно:

— Соня, в Эштоне много сложного и даже плохого, но хорошего больше поверь!

— Я знаю…

— Нет, не знаешь! Он выглядит тяжелым человеком или намеренно хочет казаться, чтобы отгородиться, спрятаться и со стороны наблюдать, как люди на это реагируют, но на деле в его сердце столько всего чудесного спрятано! Знаешь, когда маленьким был, страшно любил малышей опекать, девочек, тех, кто слабее. Детей обожал, только с ними был мягким, чувствующим. Из него вышел бы прекрасный отец, замечательный! Какие только игры не выдумывал, чтобы развлечь ребятишек! Да у нас тут все соседи перебывали, Эштон пока в школе учился, по вечерам нянькой подрабатывал! Не верится, да? Я же говорю, мой сын — сплошное противоречие! Это всё гены, Софи, гены. Насколько идеальны они снаружи, развиты физически, умственно, настолько неустойчива и уязвима их психика. И у каждого своя причина для болезни, но она всегда есть, всегда найдётся. Знаешь, о чём я Бога молю?

— Нет…

— Прошу женщину для сына. Каждый день выпрашиваю. Не идеальную, нет, не такую, чтобы мне нравилась, или красавицу, чтобы он гордился, ничего этого ему не нужно. Женщина может разрушить мужчину, но она же способна подарить мир его душе, унять его боли и терзания, укротить его нрав. Эштон из тех мужчин, кто не может существовать без семьи. Знаешь, есть такие, которые легко летят по жизни, прыгая с цветка на цветок, и при этом счастливы подсчитывать на старости лет внебрачных детей. Но есть и такие, для кого семья — главное в жизни. И если это главное по какой-то причине не сложилось, они теряют почву под ногами, не имеют ориентира в своём движении и разбиваются. Эштон именно такой, но проблема в том, что он не понимает этого. Думает, что свобода важнее. Поэтому я прошу Бога послать ему такую девушку, чтоб схватила его сердце и держала, и пусть он плетётся за ней, как телёнок, пусть, главное на ногах стоит, а не в канаве какой-нибудь валяется!

— Откуда у вас такая уверенность? Что если не женитьба, то канава?

— Просто знаю его с самого детства, чувствую его будущее, слабые, уязвимые места, и, имея жизненный опыт, могу представить себе, к чему всё это однажды приведёт. Он меняется, преображается, когда рядом с ним появляются дети. А если будет женщина — я, наконец, обрету покой, ведь ничто на свете не важно для матери так, как счастье её ребёнка!