Виктория Мальцева - Муж

— Легче? — мягко спрашивает Алекс, оторвавшись, наконец, от меня, но не разжимая объятий.

— Намного! Но после того как ты открыл эту дверь, всё и так встало на свои места…

— Лера! Не верь никому и никогда, верь только своему сердцу и помни о том, что я тебе обещал: я никогда тебя не обижу! Никогда, никак и ничем! Помни это, пожалуйста, всегда, и всегда говори со мной прежде, чем впадать в панику. Ладно?

— Ладно.

— Что Лурдес так плачет?

— Чувствует, наверное, что я на нервах…

— О, Господи…Ты кормила её уже? — вынимает дочь из коляски и прижимает к себе.

— Да, но она не сосёт.

— Успокойся, всё хорошо. Сейчас я сделаю нам чай, и ты снова попробуй её покормить, а я укачаю, идёт?

— Идёт.

— И не переживай, проблему твоей кузины я решу быстро и с минимальными потерями. Кстати, куда она поехала?

— А ты не знаешь?

— Нет. Стэнтон отрапортовал только о том, что его вызвали, а куда направляется, не знал.

— Ну, мне она сказала, что ужинает с тобой.

Алекс поднимает бровь, веселясь:

— Вот это номер! А почему я не в курсе?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Ты из-за этого что ли так разозлилась? — морщит лоб.

— Нет, не из-за этого. И лучше не спрашивай. Мне стыдно, что позволила себя вывести на эти глупые эмоции.

— Хорошо, не буду. Пойдём на кухню. Побудь со мной, пока я чай буду заваривать.

— Ладно. Ты ужинал? — спрашиваю по пути.

— Нет, не успел. Ужин с партнёром перенёс на понедельник. Это была не очень важная встреча, так что не переживай.

— Я и не переживаю. У тебя и так слишком много денег.

— Не у меня, а у нас, во-первых, а во-вторых, я работаю не из-за денег. Хотя в последнее время и из-за них тоже. Ты, наверное, права. Давай в следующем году, когда Лурдес подрастёт, я выгадаю окно побольше, и мы махнём куда-нибудь в Европу летом? Что скажешь?

— Скажу, что это было бы здорово! — настроение моё поднимается.

Алекс тоже умело манипулирует чувствами и эмоциями других людей, но делает это всегда только во благо, а ни в коем случае не во вред. Остаток вечера мы проводим вдвоём в мягком расслабляющем свете свечей, поедая доставленный из ресторана ужин и планируя, куда поедем, и что будем смотреть в Европе в следующем году. Потом Алекс рассказывает, какие проекты задумал на предстоящий год, и что ему для этого нужно. Когда Лурдес, наконец, засыпает достаточно крепко, мы вместе принимаем душ и долго занимаемся любовью. В конце этого сумасшедшего дня я засыпаю, будучи совершенно счастливой и расслабленной в объятиях любимого мужчины, который мастерски залечил рану, нанесённую «доброй» кузиной.

Hammock — Awakened, He Heard Only Silence (Departure Songs)

В субботу утром Николь долго не выходит из своей комнаты, и мы с Алексом наслаждаемся друг другом уже при свете дня: после утреннего сеанса любви переходим к совместному классу йоги с инструктором, затем совместный душ и снова любовь.

К моменту появления Николь, заспанной и явно перебравшей накануне вечером, мы с Алексом, как дети, резвимся в бассейне, целуясь и гоняясь друг за другом.

Взгляд сестры не выражает ничего, кроме мыслей о болеутоляющем, ну или хочет таким казаться. Я сразу вылезаю из воды, не желая провоцировать её зависть, а Алекс остаётся плавать.

В июле на нашей вообще-то кремовой, но на таком ярком солнце практически белой террасе можно ослепнуть. Однако ни отсутствие солнечных очков и шляпы, ни головная боль не способны остановить идущую к своей цели Николь.

Алекс плавает в бассейне с дельфиньей грацией, его мощные руки разрезают бирюзовую воду взмахами, чередуя брас, баттерфляй и кроль всякий раз, как он заходит на новый круг. Его смуглая спина, почти наполовину разрисованная иссиня-чёрным рисунком татуировки, мокрая и сверкающая на солнце, не могла бы оставить равнодушным ни одно женское существо. Зрелище буквально сшибает с ног, терзая нестерпимым желанием заполучить близость, испытать восторг тактильного контакта, исследовать каждый изгиб ладонями, обласкать поцелуями.

Именно это всё и написано на лице моей двоюродной сестры Николь. И в этот момент я даже не сержусь на неё и не ревную, потому что знаю: эти чувства и мысли неподвластны контролю. Нельзя просто сказать себе: «Не смей хотеть, не смей желать!». Алекс, несомненно, принадлежит к числу тех редких людей, сексуальность которых настолько обезоруживает, что запретить своим глазам смотреть практически невозможно.

Муж просил меня оставить его с Николь наедине, когда та появится, поэтому я направляюсь на кухню варить кофе, но, само собой, не перестаю наблюдать за происходящим на террасе.

Подтянувшись на мраморном борту и игнорируя, как обычно, лестницу, Алекс вылезает из бассейна. Его мокрые волосы, полностью заглаженные водой назад, стекают по шее и спине вместе с излишками воды. Сестра неспешно, но уверенно направляется к нему, раскуривая тонкую дамскую сигарету, и, очевидно, что-то говорит. Алекс тянется к плетёному креслу-шару за полотенцем, вытирает лицо, и когда поворачивается вновь, выглядит довольно раздосадованным, судя по сжатым губам и нахмуренным бровям.

У меня аж пятки печёт — так хочется знать, чем же она его взбесила. И я поддаюсь искушению: несусь наверх на балкон нашей спальни. Видел бы меня кто в этот момент, припавшую к мраморному полу грудью, ведь борта террасы стеклянные, и спрятаться невозможно, лишилась бы я всякой репутации навечно.

— Меня не интересует то, что ты можешь мне предложить, — слышу ровный, спокойный голос Алекса, причём именно ту его версию, которой он обычно ломает партнёров на переговорах. — Скажи-ка мне, Николь, у тебя фамилия есть?

— Бакалова.

— А по батюшке как? — голос его становится чуть мягче.

— Олеговна.

Далее его же голос, но снова строгий и сухой на английском:

— Хелен, извини, что беспокою в твой выходной, но мне срочно нужен авиабилет Сиэтл — Новосибирск, на имя Бакаловой Николь Олеговны. Да, ближайший. Будь добра.

— Ты выгоняешь меня?

— Смотри на это, как на подарок: я дарю тебе билет.

— За что?

— Видишь ли, вчера вечером я обнаружил любимую женщину расстроенной. Этого было достаточно, чтобы ответ на вопрос: «А стоит ли Николь оставаться у нас далее?» внезапно стал отрицательным, — его тон вновь ровный, сухой, жёсткий.

Я лежу и думаю, что никогда бы не хотела работать под началом босса, общающегося со своими подчинёнными в подобной манере: слишком много давления, ощущаешь себя ничтожной букашкой в поле действия его воли.

— И ты выгонишь меня из-за того, что твоя истеричная жена наболтала обо мне?

— Не хочу тебя разочаровывать, но Лера мне ничего не говорила. За то время, что мы живём вместе, я никогда не видел её такой подавленной, а кроме тебя обидеть её так сильно было просто некому.