Александр Уваров - Лемурия

— Тоша, что с тобой?

Антон поморщился.

— Подвернул… Болит!

Искандеров подхватил его за пояс, приподняв над землёй.

— Пойдём… к врачу тебе…

— А я? — уточнила Динара.

— С нами, — предложил Искандеров. — С пострадавшим…

Втроём они двинулись к выходу.

Василий посмотрел им вслед и, сплюнув, прошептал сиплым от злости и раздражения голосом:

— Интеллигенция паршивая! Растравят душу — и сбегут. И выпить не с кем!

Одним глотком махнул недопитую Искандеровым водку.

И уронил голову на стол.

Не то, чтобы забыл о встрече…

Он не ожидал её увидеть здесь. Здесь, возле виллы «Синди».

Впрочем, он сам дал ей адрес.

Зачем? Неужели надеялся, пусть тайно, в самой глубине души, но надеялся, что она придёт? Надеялся, сам того не осознавая? Втайне от самого себя?

Вот она пришла. И он не знает, что ему делать. Разве что просто подойти…

«Глупо выгляжу! И ладно вспотели. Я же не мальчишка уже, не юноша и не слишком молодой человек. За сорок, за сорок… А ей сколько? Боже мой, она ведь лет на пятнадцать меня моложе! Честное слово! А выглядит вообще… Девчонокой! Юной и наивной девчонкой!»

Он остановился у ограды, в шаге от Ирины.

Ему казалось, что он должен бы начать разговор, но слова не шли, не шли в голову… Чёрт знает, куда они делись, эти слова!

«Она видела, как я шёл… Издали уже видела. И стоит на солнцепёке… О, надо бы воды предложить!»

Ира улыбнулась, так просто и открыто, словно старому знакомому, и сказала:

— Здравствуйте, Михаил… Я вот вспомнила, что вы живёте на этой вилле… Случайно проходила…

«Случайно? Прости, не верю…»

Он ответил:

— Мы договорились перейти на «ты». Правда?

У самого в горле пересохло. Губы распухли. Он сам удивился басовитой хриплости своего голоса.

«Игнат как-то по нетрезвости ляпнул, что женщин хриплые голоса возбуждают. Пьяницы запойные в таком случае очень сексуальны… Болтун ты, Игнатий, болтун! И чего я тебя столько лет слушал, раскрыв рот от удивления?»

Переведя дух, он добавил:

— Здравствуй, Ира. Очень, очень рад тебя видеть!

Ему показалось, что она вздрогнула. Или…

«Неужели мне приятно? — подумала Ирина. — Приятно, что он называет меня по имени? Вот так просто, будто мы действительно…»

Сердце кольнуло — тонкой булавкой.

«…близки?»

Михаил толкнул тяжёлую створку ворот.

Створка медленно отошла в сторону, открывая вид на пыльный двор, где на песчаных горках грустно покачивали бледно-зелёными верхушками стеблей подгорающие на солнце юкки, а на засыпанной мелкой галькой дорожке вперемешку с фантиками и обрывками бумаг лежали, приманивая местных злющих ос, коричневые плода перезревшего инжира.

— Тут скромно всё, — словно оправдываясь перед гостьей, пояснил Искандеров.

«Нет, в самом деле… Не в номер же её приглашать. Это некрасиво, неправильно…»

— Там, с тыльной стороны есть терраса. Хозяин держит небольшой зальчик для постояльцев. А рядом, вплотную к нему — площадка. Да, такая… Площадка по навесом. Там тень и всё время прохладно. Очень удачно расположена…

«А когда-то я не боялся быть невежливым и слишком напористым, — подумал Михаил. — Когда-то мне всё казалось вполне удобным и правильным. Точнее, не задумывался я таких вещах. Может, с такого вот смущения и начинается старость?»

Он тряхнул головой.

«Чушь! Я ещё лет двадцать лёгким и жизнерадостным барашком скакать буду! По травке! По сочной травке!»

И какой-то голос, то ли внутренний, то ли… не совсем внутренний, а, быть может, и совсем даже не внутренний, а пришедший откуда-то извне медленно, разделяя слова чётко различимыми паузами, отчеканил:

«У — тебя — нет — эти — десяти — лет! Нет — года! Нет — и — месяца! Кого — обманываешь?»

Отчего-то невязчивыми стали в последнее время эти голоса. Наглыми гостями духи в голове селятся, не выгонишь. И болтают, болтают без умолку.

И теперь…

«Тем более нет времени на смущение и робость! — включился в этот странный, так внезапно начавшийся разговор какой-то другой голос, весёлый и задорный. — Тем более! Тем более! Дойди до конца, зараза! Некуда дальше тянуть! Некуда! Сегодня, сейчас — дойди!»

— А «Колу» или «Фанту» там подают? — спросила Ирина. — Ужасно пить хочу…

— Лучше! — заявил Искандеров. — Сок кокоса и лимона, со льдом и кусочком лайма. Фирменный коктейль для друзей хощяина виллы.

Он осторожно взял её под локоть.

— Идём?

Они кивнула.

Они прошли по двору половину пути, когда, вспомнив незавершённую фразу, Ирина спросила его:

— Так почему терраса эта так удачно расположена?

— Ветер, — пояснил Михаил. — Ветер с океана. «Синди» одним углом повёрнута к океану, и этот угол постоянно обдувается ветром. Там и стоит терраса, пристроенная к залу деревянная площадка под навесом. Смотри!

Он показал в сторону сооружения, собранного из крашеных алой краской панелей и укреплённого серыми колоннами из цельных стволов какого-то местного дерева. Сооружение было несообразно велико, размерами едва ли не с треть виллы и было бы, веротяно, видно и от входа, если бы не скрывавшие его заросли разросшихся широколиственных бананов.

— Вот, — сказал Искандеров. — Немного осталось…

— Найда! Найда!

Дворняжка, по молодости бывшая послушной, а к старости ставшая почему-то до крайности своенравной и строптивой, оглянулась, посмотрела на хозяина взглядом мутным и безразличным, и, слабо вильнув хвостом, побежала к подгрызавшему сад оврагу, что уж широко раскинулся у заднего двора, за последние годы вдосталь отвоевав места у садовых участков.

— Не смей!

Овраг был местом гиблым. Дачники ограждали склоны его заборами и укрепляли оспыающиеся скаты фашинами, сверху для устойчивости обложенными камнями, да всё было без толку. Земля тяжести не держала, сыпалась и сыпалась на дно оврага, хлюпалась компками в протекавший по дну оврага ручей.

Зверьё, попавшее в овраг, без разницы — домашнее или лесное, было обречено. По крутым песчаным, с вкраплениями белой глины, склонам подняться не мог никто.

Впрочем, домашних животин иногда выручали хозяева. Обвязывались верёвкой и, помолясь, с помощью родственника или соседа спускались в провал.

Так и выручали. Если успевали.

Звери дикие гибли. Правда, начасто они стали проваливаться в эту природную ловушку. Поумнели, дикие, поумнели.

В последний раз туда год назад попал заяц. Его пытались спасти. Но заяц в руки не давался и в овраге маялся долго. Благо, для него там корму было достаточно, дно оврага густо заросло травой. И куда делся… Может, и никуда не делся. Так до сих пор…

Давно уже никто его не видел.

Впрочем, и к оврагу давно уже никто не ходил.

Палевич остановился и, пережидая приступ удушья, стоял минут три, приложив ладонь к груди.