Марина Светлая - Уход на второй круг

— У нас дегустация вишневки, так что ты сегодня ночуешь! — объявил отец уже с порога, отбирая у Ксении пальто.

— У меня завтра Вильнюс, — сказала дочь, разом отказавшись и от одного, и от другого.

— Между прочим, не знаешь, что теряешь!

— Ну, кролика хоть будешь? — вмешалась мать. — Или еще и диета какая-нибудь?

— Допустим, знаю, — улыбнулась Ксения отцу и глянула на мать. — А кролика буду, только не целого. Дениса еще нет?

— Задерживается, — пожала плечами Маргарита Николаевна и моргнула подкрашенными глазами. Глаза у нее были еще совсем молодые, лучистые. Похожие на Ксюшины и не похожие одновременно. — Но это и к лучшему, — добавила она. — Я с тобой поговорить хотела.

— Ясно, — вздохнула Ксения, почти уверенная в теме предстоящей беседы. — Может, чего помочь?

— Нет, все готово. Что там у тебя на работе?

— Да нормально все.

— Да? А с учебой? — мамина бровь чуть изогнулась.

— Пока про оценки не узнает, на кухню не пропустит, — крякнул отец. — Вообще из прихожей не выпустит.

— Вам про что интереснее — про демпфирующие устройства или дескрипторы языковой компетентности? — спросила Басаргина с таким видом, будто и впрямь намеревалась начать лекцию.

— Это твоя будущая кандидатская? — принял заинтересованный вид Виктор Антонович.

— Папа!

— А что папа? А папа ничего! Фигеет, какая у него дочка умная.

— И поэтому готов дочку голодом уморить? Или мы Дениса ждем?

— Денис задержится, — вставила мать. — Иди руки мыть! И на кухню.

— Да помню я, что он задержится, — пробурчала Ксения и ретировалась в ванную.

Медленно мыла руки, разглядывая себя в зеркале. Знала, чем отличаются ее глаза от материных. Не было в них ни молодости, ни задора. Обыкновенные приборы наблюдения. Только почему это должно кого-то беспокоить, если ее не беспокоит. Ее, Ксению Басаргину, вполне все устраивает. Почему не устраивает родителей?

Когда пришла на кухню, отец уже сидел на своем месте во главе стола, на котором еды было на семью раза в три больше, чем их. Даже при условии, что Дэн ест за двоих. Да и отец не сильно отстает от сына. Ксения расположилась на диване, пока мать что-то переставляла в холодильнике. Виктор Антонович же уперто протирал рюмки под свою вишневку.

— Сколько в Вильнюсе пробудешь? — поинтересовался он не без сожаления. — Как обычно. Послезавтра обратно.

— Действительно как обычно, — трагично изрекла мать, вылезая из холодильника. — Ни тут, ни там. Жизнь через день.

— Это моя работа.

— Да кто ж против работы-то? Знали, куда тебя учиться отпускали. Захотела девочка летать, с крыльями родилась. Ксюш, а теперь твои крылья — они где?

— На самолете, мам, — с улыбкой отозвалась Ксения.

— Не смешно.

— А у Ксении чувство юмора твое, Рит, — усмехнулся отец.

— Ты правда так считаешь? — Маргарита Николаевна фыркнула и снова перевела взгляд на дочь. — Оставим в покое самолеты. Хотя я о них в последнее время слышать не могу. Но допустим, это твой выбор. Что там у тебя еще. Аспирантура эта. Объясни мне, пожалуйста, зачем? Нет, я не против! Это повод для гордости. Но тебе — вот тебе это зачем? Что там у тебя еще в твоем вечном расписании? Спорт. Бассейн этот. Машина. Ты даже кота завести не можешь себе позволить!

— Ты прекрасно знаешь, зачем мне аспирантура, — терпеливо ответила дочь. — А вот зачем мне кот, а?

— Хорошо. Не кота. Мужчину. Тебе двадцать восемь лет!

— Это же не приговор.

— Нет, Ксюш, не приговор, — выдал отец. — Двадцать восемь и одна — это диагноз. Дальше без меня.

И с этими словами он забрал с холодильника пачку сигарет и отправился на балкон, курить.

Маргарита Николаевна проводила его взглядом и добавила:

— И он прав! В конце концов, любовник у тебя должен быть, а!

— Да никому он ничего не должен, — Ксения вздохнула и демонстративно принялась накладывать себе салат.

— Ксения! Ну ты же понимаешь, о чем я!

— Не понимаю! Не понимаю я твоего желания уложить в мою постель любого.

— Ну почему любого, а?! Почему любого! Найди себе кого-то, кто понравится. Его и уложим.

— А мне никто не нравится.

— Вот! Вот в этом и корень зла! В двадцать восемь лет должен кто-то нравиться! Так не бывает, чтобы не нравился. Господи, Ксюш, даже мне до сих пор кто-то иногда нравится, это совершенно нормально!

Ксения долго жевала, обдумывая, что бы такое сказать матери. Обижать нельзя, но и от подобных бесед она устала. Не нужен ей никто! Никто не заменит… А мама все равно не уймется. Заведи мужика — станет твердить о детях.

— Я ничего не имею против Шона Коннери, мам, — наконец, заговорила она. — И даже разделяю твои симпатии.

— Ксюша!

— Пааа! — крикнула та. — Давай свою вишневку… двадцать капель.

— Ксюша, уже прошло столько времени, хватит уже! — рассердилась мать, переходя черту.

— Не хватит! — жестко ответила Ксения. — И это мне решать, «столько» прошло времени или нет.

— Кому от этого легче? Ему от этого легче? Нам? Его родителям? Или тебе? Ради кого ты жизнь изображаешь? Нам не надо!

— Я не изображаю. Это и есть моя жизнь. Даже если она тебе не нравится.

— Дурочка! Мне не нравится, что ты одна. Ты темп взяла, при котором свалишься когда-нибудь. А тебя даже поймать некому!

— Просто так — не вижу смысла. А все остальное — предательство.

— Очнись! Какое, к черту, предательство! — раздалось от двери. На пороге снова нарисовался отец. Который, конечно, слышал каждое слово. — Некого предавать! Возвела памятник, про себя не помнишь, от себя отказываешься! Идеалистка!

— А вы? Меряете все обывательскими мерками.

— Ну давай, обвини нас в мещанстве. А то, во что ты превратилась, нас, по-твоему, волновать не должно?

— Ужасно интересно, во что же я такое превратилась? — фыркнула Ксения.

— В робота, — сообщила Маргарита Николаевна. — Ты хоть что-нибудь чувствуешь?

Дочь посмотрела на нее, потом на отца и снова перевела взгляд на мать.

— Чувствую, — сказала она негромко. — Чувствую обиду, что самые близкие мне люди предпочитают, чтобы я трахалась направо и налево или бухала, как… сантехник. Это что? Пресловутая широта славянской души? Стремление жалеть заблудших?

Ее выпад определенно произвел на родителей эффект. Отцовские брови подскочили по лбу к самому мыску волос, а Маргарита Николаевна всплеснула руками и обреченно рухнула на диван возле Ксении, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу. Впрочем, с эффектом она справилась быстрее Виктора Антоновича. Видимо, когда легкие наполнились достаточным количеством кислорода, а кровь погнала по сосудам эритроциты с удвоенной скоростью, мать тихо прошипела:

— Ты сама слышала, что сказала? Неужели, по-твоему, желание, чтобы ты начала нормальную жизнь, похоже на то, что мы хотим, чтоб ты… с кем угодно? Ну неужели мужчин мало, ты же умница, Ксюша!