Стася Андриевская - «Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность

Кольнуло.

– Между прочим, та юбка итальянская, а водолазка польская…

– Да хоть французская! Вопрос в том, как сочетать. А то можно и в бутиках одеваться, а выглядеть, так, словно из задрипанного секонда выползла… Короче, после того, как почистишь пёрышки, я отвезу тебя к Денису. В семь вечера. А что уж у вас там дальше, от тебя зависит. Тут уж я не советчик, хотя могу сказать, что когда он трахал меня – любил чтобы я сначала была сверху, и только потом уже сам. И смотри, голову не потеряй. – Нервно, невесело усмехнулась. – С ним это запросто…

Часов около шести вечера принесли телеграмму: «Мама инсульт зпт рай больнице тчк Поповы» Из Разгуляевки. От бабушкиных соседей.

Я сразу же ноги в руки, и бегом в «Сельхозпродукты». До закрытия магазина оставался ещё час, мать надраивала дверь, ведущую в подсобку, дядя Толя вился рядом. Как узнала новость – растерялась, раскудахталась.

– Мам, хорош панику разводить! Давай я домою, а ты иди, не знаю, там, позвони! В больницу, соседям… Куда, там, ещё…

– А… Да, да…

Она заметалась, едва не забыла снять рабочий халат. Когда уже выбежала на улицу, я её догнала, протянула пятнадцать тысяч.

– Мам, это на телеграфные расходы. Слышишь? Посмотри на меня! Только. На. Звонки. Ясно? У меня денег больше нет, имей в виду!

А она, кажется, даже и не поняла, что я ей только что сунула. Кивнула и посеменила прочь.

В общагу мы вернулись практически одновременно – около восьми. Я только начала переодеваться в домашнее, когда мать залетела в комнату, суетливо сдёрнула шапку, скинула сапоги.

– Завтра, в девять сорок, автобус, поедешь к бабушке. Она в реанимации пока. Там… – и вдруг рухнула на стул и, закрыв лицо руками, запричитала: – Надо кому-то быть с ней… ухаживать, покупать… Ой, господи-и-и, и так все в долгах… Да что же это, как не вовремя-то, а!

Я осела на диван, понимая, что жизнь опять летит к чёрту. Да, это бабушка. Любимая, любящая, добрая, ласковая. Лучик света в моём общажном детстве. Но… Девять сорок – это значит, что я даже не сумею предупредить Боярскую. А кроме того, ну почему я? Кто тут дочь, в конце-то концов?

– Почему я?

Мать вскинула голову.

– А кто ещё? У тебя же каникулы, а у меня работа… – Помолчала, всхлипывая. – И Толя. Как я его оставлю?

– Толя?! – я вскочила. – Толя у тебя? А то, что у матери инсульт, это что, херня? Переживёт твой Толя, не маленький! Я не поеду!

Мать растерялась, но тут же пришла в себя. Лицо пошло багровыми пятнами, в глазах вспыхнула знакомая ярость.

– Поедешь!

– Нет, мам, извини. Поедешь ты, а я буду за тебя мыть.

– А я сказала – ты поедешь…

– Нет!

Едва не пропустила момент, когда в меня полетела кружка. Чудом увернулась. Кружка врезалась в стекло книжной полки за моей головой, и оно брызнуло во все стороны, осыпая диван осколками. Мать вскочила. Морда пунцовая, глаза безумные.

– А я сказала – поедешь! Дрянь такая… Она с тобой возилась, жопу тебе вытирала, сопли лечила, а как ей помощь нужна, так вот значит как? Ах ты… – её взгляд забегал в поисках того, что бы ещё швырнуть и наткнулся на швабру у двери. – Ах ты сучка! Шалава!

Сорвалась с места, но и я не собиралась ждать избиения. Мы обе вцепились в несчастную палку и закружили по комнате. Падали стулья, какая-то посуда, с грохотом рухнул с подпорки диван…

– А-а-а… мать избиваешь, да? – истошно заорала она на всю общагу. – Я жизнь на тебя положила, здоровье угробила, молодость просрала из-за тебя, а ты избиваешь? А-а-а… люди добрые, посмотрите на неё, на блядину эту-у-у! На мать с палкой! Шалава! Не дочка ты мне больше! Отрекаюсь! А-а-а…. Люди, посмотрите только, вырастила я су-у-уку-у!.. Проваливай, к чёрту! На порог больше не пущу! А-а-а…

Чтобы выиграть время и не получить по спине шваброй, я толкнула мать на диван, схватила пуховик и выскочила в коридор. По нему тут же пробежала волна закрывающихся дверей. Вот твари! Ненавижу вас всех, всю эту клоаку ненавижу!

Как была в тапках, вылетела на улицу. Густо сыпал снег. Возле шестнадцатого дома пари́ло – видно, снова отопление прорвало… Оббежав общагу по покрытым слоем помоев и снега отмосткам, я бросилась к заброшке, и там, на промозглой лестничной клетке между первым и вторым этажами, столкнулась с наркоманами.

Они сидели у чахлого костерка и балдели, словно на дворе лето, а вокруг – не сраная ссань, а сказочный лес. И уж не знаю, к счастью или нет, но в их молчаливую компанию затесались два моих бывших одноклассника.

– Спокуха, свои! – испуганно отпрянула я от вскочившего на ноги молодчика, предупреждающе выставила перед собой руки. – Спокуха…

– Да это Людок… – невнятно протянул Витька Калмыков. – Отпадная чикса, пацаны! Своя… – и тут же блеванул себе под ноги. Вытер рукавом рот и, удовлетворённо прокряхтевшись, пихнул Игната Жилкина: – Это Людка… Помнишь её?

– Заткнись… – прошептал Игнат, не открывая глаз, – они уже летят…

–Тебе чего? – настороженно приглядываясь, спросил молодчик, тот, что подскочил, когда я вошла. В руке тускло поблёскивала гнутая ложка.

Я опустила взгляд: возле его ног – кирпич, на нём свечка, блюдце, два шприца, куски ваты.

– Копоть, с-сука, ломает! – прорычало тело, что притулилось спиной к перилам, и я с ужасом поняла, что это девчонка. – Ста-а-авь…

–Чего тебе? – В голосе этого Копоти, сквознула угроза. Он, сдвинув ногой чью-то руку, сделал шаг ко мне. Я попятилась. – Стоять!

Замерла.

– С кем ты?

– Одна.

– Сюда иди… Сюда иди, сказал!

– Да это Людка, Копоть… Нормальная чикса, отвечаю!

Парень кивнул на Витьку:

– Знакомы?

– Да, да! В школе вместе учились! Я… Калмык говорил, здесь закинуться можно будет… Я местная, ненадолго… Видишь – в тапках даже…

Копоть скользнул мимо меня вниз, осмотрелся. На улице тихо и пустынно. Валит снег. Вернулся.

– Бывалая?

– В смысле?

– Пробовала раньше?

– Н… нет…

Ноги замёрзли так, что казалось – кто-то медленно скручивает кости в спираль. А сапоги там, на втором этаже…

– У меня вот, – идя ва-банк, я вынула из кармана последние две тысячи. – Этого хватит?

Копоть заметно оживился.

– И чё, сразу ставить хочешь?

– Что?

– Я говорю, ширнуться решила или нюхнуть?

– А как лучше?

– А-а-а… с-су-у-ука… Копоть! Ставь! – взвыло тело у перил.

– Для первого раза можно полегче. Хотя Жила, вон, герыч сразу с иглы начинал, а до этого только траву курил.

– Ништяк, пусть будет полегче, куда мне спешить, правда? – вымученно улыбнулась я. – Сколько?

– Пять кусков за чек и полторы штуки за вход.

Ох, твою мать, мои но-о-оги…

– Чек? Вход? Ничего не поняла… Две штуки хватит?

– За вход в клуб космонавтики, – хихикнул Калмыков.

– Заткнись, – тут же отозвался Жилкин. – Они жёлтые и всё слышат…