Юлия Рябинина - Точка невозврата

– Ну, понятно, – протянул брат. – А где твои вещи?

– Сейчас принесут, – отмахнулся я. – Дядь Миш, а ты как сам?

Дядька хмурый сегодня очень, видимо устал сильно, дом-то был на его плечах, пока я тут валялся.

– Да что ж, Антоша…

Дядя Миша всегда был немногословен, и теперь только покачал головой.

– Жалко, что в твоей жизни, такой еще короткой, все так складывается, – прокряхтел он по-стариковски.

– Да ничего, дядь Миш, все еще наладится, я уверен, – с напускным позитивом проговорил я, хотя у самого на душе кошки скребли.

– Твои слова да Богу в уши, – сказал дядя Миша. – Я вас на улице подожду, больно жарко здесь.

Мы с Пашкой синхронно кивнули, и мужчина заковылял к выходу.

– Ты же знаешь, что Лика твоя умерла? – склоняется к моему уху Пашка.

Я сглатываю комок и киваю в ответ. Я читал про ее смерть в газете какой-то, но всего лишь пару строк, и те носили характер соболезнований семье Рубининых.

– Не к месту будет сказано, но мне тут сорока на хвосте принесла детали, – он выгнул бровь, тем самым пытаясь вызвать мой интерес.

– Нет, Паш, – обрубил я его попытки что-то мне рассказать, – вот совсем нет. Не хочу про нее слышать. Я примерно догадываюсь, как это случилось, но вот подробности ее смерти пусть остаются за кадром. Ты мне лучше расскажи, Рубинины не приезжали в Зарайск?

Парень отрицательно покачал головой.

Придется, видимо, потрудиться, чтобы забрать пацанов обратно.

– Троицкий? – послышался сзади старческий голос.

Оборачиваюсь на него. Позади меня стоит маленький толстый колобок в белом халате и чмокает накрашенными красными губами.

– Вещи свои забери.

Оставляет вещи на полу, но их тут же подхватывает Пашка.

– Ведьма, – шепчет ей в след. – Ха, нет, не похожа. Ну, да ладно, хер с ней. Так что, домой?

– Должны родители Лики приехать. Мальчишек привезти, – говорю ему. – Давай подождем.

– Да не вопрос, только давай на улицу выйдем.

Рубинины не заставили себя долго ждать. Спустя пять минут после того, как мы оказались на улице, к входу подъехал черный внедорожник.

– Все схвачено у них, – усмехнулся Пашка, – а нам пришлось останавливаться за воротами. Дальше не пустили.

Детский крик прервал его речь. Я сел на корточки. Врачи категорически запретили поднимать тяжелое, а пацаны за то время, что я их не видел, окрепли, подросли. Двойные объятия, и я не смог сдержать слез. Где-то внутри что-то екнуло, и сердце заскакало, как сумасшедшее. Аж дурно сделалось. А я дышал и дышал детским запахом, вбирая его в легкие как можно больше.

– Мальчики, вы так задушите папу, – подошла ближе Инесса Ивановна.

Я даже не посмотрел на нее. Самого Рубинина не было, но оно и к лучшему.

– Здрасьте, – раздался надо мной голос Пашки.

– Добрый день, – бывшая теща остановилась в паре метров от нас. Неизменно высокие каблуки, юбка-карандаш и пиджак кремового цвета.

Я поднимаюсь с колен, отпускаю мальчишек.

– Здравствуйте, Инесса Павловна.

Глядеть на женщину было, мягко говоря, неуютно. Ее образ довершали солнечные очки и черная шляпа, а на шее красовался черный шелковый шарф.

– Примите мои соболезнования.

После этих слов она сжала губы в тонкую линию и чуть вздернула подбородок.

– Спасибо, Антон, – ее голос тут же сорвался на хрип. – Спасибо.

Так мы простояли в неловком молчании несколько минут, не глядя друг на друга.

– Так, ну что? – Пашка решил первый нарушить молчание. – Ты куда, домой?

Я повернулся к брату.

– А куда же еще? – пожал плечами.

– Антон, – тут же встряла Инесса, – Владимир хотел бы с тобой переговорить. Он не смог приехать, потому что у него важные переговоры, но просил, чтобы я тебе это передала.

Я несколько минут стоял в раздумьях, не зная, как лучше поступить.

– Ну, так, а может, вы к нам и приедете в Зарайск? – этот Пашкин вопрос был адресован женщине.

Она сняла очки, взглянула на брата и снова перевела взгляд на меня.

– Ты можешь подождать Володю у нас, а потом поехать домой, – она запнулась.

Значит, с квартирой что-то не так.

– Да, давайте так и сделаем, – определился я. Эти недомолвки меня напрягали, и нужно было все решить сразу, не оставляя на потом столь важные вопросы.

– Ла-а-адно, – протянул Пашка, – тогда мы с батей поехали, а ты, если что, звони, – он повернулся ко мне и протянул руку. – Завтра ждем тебя, а то мать расстроится.

Я ответил на рукопожатие, сказал, чтобы он передал тете Вале мое огромное спасибо, и что завтра я буду уже дома.

***

С Рубининым нам удалось встретиться только глубокой ночью. Тесть, видимо, не ожидал, что я его дождусь, и был удивлен, когда в гостиной застал меня, сидящего перед телевизором.

– Здравствуй, Антон, – проговорил мне он в спину. – Значит, дождался.

Поднявшись с дивана и повернувшись к нему лицом, я кивнул ему в ответ.

– Да незачем этот разговор откладывать, Владимир Петрович, – я пожал протянутую руку. – Тем более, хочется уже активизироваться и приняться за работу, столько времени упустил, а сейчас самый сезон.

– Да, ты прав, соглашусь. И вот об этом самом я хотел с тобой поговорить. Пройдем в кабинет, – он развернулся и пошел в сторону коридора.

Я последовал за ним.

Когда дверь за нами захлопнулась, тесть подошел к бару и, плеснув в стакан щедрую порцию виски, повернулся ко мне.

– Тебе, как я понимаю, нельзя, – то ли спросил, то ли утвердил он, но я все равно отрицательно качнул головой. – Как же так получилось, Антон? Ты еще очень молод для таких старческих болячек, – он вздернул бровь.

Я так и не понял, что скользит в его голосе: то ли сарказм, то ли и правда переживает.

– Волнения сказались, – просто ответил ему.

– Да уж, про твои волнения я в курсе, но ты знаешь… – он облокотился о край стола.

Я не стал ждать приглашения, сел в кресло, что стояло поодаль, внимательно так, посмотрел на него.

– …ты знаешь, как умерла Лика? – его взгляд вдруг стал мрачным и тяжелым.

Хорошо, что я сел, так он хоть не поймет, насколько давит на меня.

– Нет, – просто ответил я. Бля, нужно было послушать версию Пашки.

– Вот и не копай. Пусть ваши дети живут в неведении тоже. Я не хочу, чтобы мои внуки когда-нибудь подошли ко мне и сказали, какая у них была мать.

Я чувствовал по его интонации, что он начинает расходиться. Тон становился грубым и навязчивым, будто он хотел доказать, втолковать мне что-то.

– Владимир Петрович, – остановил его я, хотя точно знаю, что тесть не любит, когда его перебивают. – Мне и копать ничего не надо. Зачем все это ворошить? Мне очень жаль, что с Ликой такое произошло, – искренне ответил я. – И уж поверьте, говорить своим детям о том, что у них была плохая мать, я не собирался и не собираюсь. Я видел, как они ее любят, так что можете не переживать. Если вы хотели об этом поговорить, то зря вы так во мне сомневаетесь, я бы не поступил так… не по-мужски, что ли.