Француаза Бурден - Искушение страстью

Дождь прекратился так же внезапно, как начался, радуга возвестила появление солнца, люди стали расходиться.

– Дети хотят вернуться пешком. А нас ты подвезешь? – подошла к Шарлю Клара.

Он кивнул, но не сказал ни слова. «Ситроен-15» Эдуарда был еще на ходу, и Клара регулярно доставала бензин на черном рынке. Здесь, как и во всем другом, она проявляла редкую находчивость.

– Винсен, – вполголоса позвал Шарль.

Сын, уже готовый уйти с кузеном Аленом, на минуту повернулся к нему.

– Если тебе что-то понадобится, обращайся ко мне. Тон был спокойный, почти ласковый, но мальчик не обманулся. Все стало ясно: с этих пор в семье будет только одна власть. Пока Шарля не было, Клара заменяла его, она, в силу обстоятельств, даже заменила Юдифь, но с этим покончено: Шарль возвращается к своей роли. Винсен кивнул, потом немного постоял и неторопливо удалился.

– Что-то он невеселый, – шепнул Ален уже за оградой кладбища.

– Представь себя на его месте.

– Может быть, но все-таки…

Ален бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что дядя его не слышит, потом закончил фразу:

– Знаешь, он говорит, что мы все вернемся в Париж.

– Ну и что?

– Я не хочу никуда уезжать отсюда!

Винсен удивленно посмотрел на брата. За время пребывания в Валлонге Ален сильно подрос. К тому же, он больше всех проводил времени на улице, ему всего было мало: и солнца, и свежего воздуха. Он лучше всех удил рыбу в потоках и строил хижины. Загорелая кожа подчеркивала золотистый оттенок янтарных глаз, а черные волосы придавали его внешности что-то цыганское. Ален вообще не походил ни на кого в семье: ни на родителей, ни на Клару…

– Мама сделает так, как решит твой отец, – продолжал Ален с неприязнью. – И бабушка тоже.

Он говорил «твой отец», потому что не знал, как называть совершенно чужого ему дядю. До войны он видел его только на семейных праздниках. Потом он превратился в офицера-в-плену-у-немцев, за которого каждый вечер надо было молиться, но Ален никак не мог четко представить его. А вернувшийся человек с обликом бесплотного призрака, скорее, пугал, чем привлекал.

Винсен медлил с ответом: идея вернуться в Париж ему очень нравилась. Там американцы, девушки, можно ходить в лицей, в кино, и он уже сыт по горло этой жизнью в деревне, где ничего не происходит. Единственные немцы, каких они видели во время войны, – мужественные люди, переехавшие сюда из-за несогласия с гитлеровским режимом. В тринадцать лет Винсен мечтал совсем не о пении цикад, и Париж притягивал его как магнит. Он открыл, было, рот, думая, что Ален разделит его энтузиазм, но вовремя вспомнил, что кузен только что похоронил отца и не стоит в такой момент тревожить его.

Клара резким движением опустила чашку, и блюдце треснуло. От гнева сжав губы, она провела ногтем по трещине. В шестьдесят три года она сохранила восхитительную посадку головы, чистую кожу, стальной блеск голубых глаз. Еще можно было сказать, что она красивая женщина, – ну, во всяком случае, сильная.

– Ноги моей больше не будет в той квартире, – продолжал Шарль. – Её надо продать.

– Не так быстро! – парировала Клара. – Пройдет время, рынок недвижимости оживет, квартиры будут рвать друг у друга… Ты хочешь жить на авеню Малахов?

А что ему оставалось делать? Мать и даже Мадлен были нужны ему, чтобы воспитывать детей. Он будет присматривать за племянниками и племянницей, снова займется адвокатурой, будет держать марку. Или же прямо сейчас поднимется на чердак и повесится, если ему не хватает мужества встретить ожидавшую его жизнь.

– Места хватит для всех, – продолжила Клара. – Я сделаю перепланировку, ты не будешь стеснен. Но тебе понадобится еще одно помещение… в другом месте… для конторы… Когда ты рассчитываешь начать работу?

– Как можно скорее, – процедил он сквозь зубы.

Он прекрасно понимал: бездействие сведет его с ума. Это было худшее, что он испытал за время заключения. После трех попыток к бегству он месяцами сидел один в камере два на три метра и не выжил бы там, если-бы не мысль, что Юдифь ждет его. Каждую минуту он представлял, как увидит и обнимет ее. Когда немцы истязали его за попытки освободиться, одно ее имя давало силы, сжав зубы, все вытерпеть. Их жестокость лишь придавала ему сил, и если он не пытался бежать снова, то единственно, чтобы уберечь товарищей по заключению от возможных репрессий, а так никакое наказание не удержало бы его от побега.

Юдифь… В темном карцере он постоянно думал о ней, и она превращалась в навязчивую идею земли обетованной. Это сделало его возвращение еще большим кошмаром, чем само заключение. С тех пор он не мог больше произносить имя жены, тем более имя маленькой Бетсабе.

– Шарль! – раздраженно позвала Клара.

Молчание сына выводило ее из себя. Она, как всегда, решительно брала курс на будущее, перестраивая свою жизнь и жизнь своего клана. Эдуард похоронен, в Валлонге их больше никто не задерживает; она вдруг почувствовала, что торопится вернуться в Париж, заняться своими делами, надо было связаться с советником, подвести итоги. Их особняк, каким-то чудом не конфискованный, не сильно пострадал. Во всяком случае, так утверждала бывшая горничная, с которой она поддерживала переписку. В столице, конечно же, еще многого не хватало, были трудности с провиантом, но все это уже не так важно. Для Клары война слишком затянулась, и она торопилась ее закончить.

Шарль повернулся к матери, и та стала внимательно разглядывать его. Солнце Прованса оставило на нем легкий загар, но и он не мог скрыть впалых щек и кругов под глазами. Шарль был почти лишен плоти и сутулился, будто вся тяжесть мира легла ему на плечи. Он выглядел на десять лет старше своих лет, и его чудесные светло-серые глаза были затуманены мрачной поволокой.

– Ты начнешь нормально есть, – вдруг отчеканила она, – общаться и вернешься к жизни. А еще…

– Мама!

– Нет, я же не прошу тебя смеяться! Но стань снова самим собой, черт побери!

В гневе она поднялась и подошла к нему.

– Мой милый Шарль, у тебя нет выбора. Твой мрачный вид распугает всех клиентов: никто не поверит, что ты способен выиграть процесс. И потом, подумай о детях – просто недопустимо опять навязывать им такую жизнь. Все эти годы они видели только угрюмые или тревожные лица. Подумай и обо мне! До сих пор я держалась хорошо, но теперь мне нужна помощь. Я ее получу?

Клара знала, что сын не будет говорить о Юдифи и Бет, что эти имена не сорвутся с его уст. Ему нечем было защищаться, нечего возразить – и она этим воспользовалась, она была просто вынуждена.

– Ты меня слышишь, Шарль? Я могу рассчитывать на тебя?

– Конечно, мама, – ласково согласился он. На мгновение перед таким напором его лицо осветилось подобием улыбки, но печальная маска тут-же заняла свое место.