Лаура Граф - Капсельваль

– Жерар! – тихо окликнул аббата священник Симон.

– Вас ожидают! – на ломанном древнем окситанском произнес мужчина.

Применив окситанский, Симон давал понять аббату, что его ожидает весьма влиятельная личность. Не дожидаясь дальнейших объяснений, Жерар направился прямиком к кабинету, предназначенному для подобных встреч. Пройдя длинный, увешанный картинами коридор и дойдя до нужной двери, он тихо постучал и вошел внутрь. Оказавшись в глубине кабинета, аббат очередной раз отметил про себя, как мрачно и величественно выглядела эта обитель тайных встреч. Сколько тайн, слез, печалей видели эти стены, созданные руками тех, кто надеялся на радужное будущее. Сделав несколько шагов вперед, Жерар столкнулся лицом к лицу с Архиепископом Эдуардом М.

– Здравствуйте, дорогой аббат! – еле слышно поприветствовал Жерара архиепископ.

– Добрый день, ваше преосвященство!

Жерар поразился, как сильно Эдуард постарел с момента их последней встречи.

В свои пятьдесят лет архиепископ выглядел очень усталым и болезненным. Но даже несмотря на это обстоятельство, природная красота зрелого мужчины брала вверх. На его морщинистом лице редко можно было увидеть хотя бы тень улыбки. Лишь строгость и властность -следствие долгого руководства над другими и строжайшей дисциплины во всем.

– Ваше удивление столь явственно, что может вызвать лишь мою снисходительную улыбку….В последнее время здоровье меня подводит. Я уже ни в том возрасте, да и энтузиазма становится меньше.

– О, Вы еще полны сил, чтобы совершать невозможное! – воскликнул Жерар.

– Спасибо, сын мой! Ты так похож на своего отца.

– Да, возможно- голос Жерара дрогнул.

– От него нет вестей?

– Пока нет – с грустью заметил аббат.

– Не отчаивайся. Наверняка на то есть причины.

– Надеюсь.

– Даже не сомневайся. Он всегда любил все делать самостоятельно. Этакий горделивый сноб-улыбнулся Эдуард.

Жерар с интересом взглянул на архиепископа. Он так редко улыбался, что казалось, с этой мимолетной улыбкой в комнату проник луч света.

– Вы были очень дружны? – осторожно спросил аббат.

– О да! Все шестеро.

– Шестеро? А кто же был шестым?

Эдуард замялся.

– Тот, кто стал впоследствии нашим врагом

– Ах, это был Паск….

– Да – прервал Жерара архиепископ.

– Как продвигаются наши дела? – тяжелой поступью Эдуард добрался до кресла и сев в него, развернулся к молодому аббату, ожидая ответа. Однако та безмятежность, с которой архиепископ произносил свой вопрос, была напускной. За ней стоял страх услышать то, что могло разбить его мечты, лелеянные им долгие годы.

Аббат молчал, не зная, как преподнести ему новость, которая могла вызвать сильные эмоции. Учитывая сердечные боли, преследовавшие архиепископа в последнее время, это могло его убить.

– Она жива… – выдохнул аббат и стал напряженно ожидать реакции Эдуарда.

Архиепископ вздрогнул и закрыл глаза. Какое-то время он молчал, тяжело дыша. Когда он открыл глаза, Жерар заметил блеснувшие в них слезы.

– Они не оставят ее в покое. Возможно, ее лучше навсегда скрыть от их власти, отправив туда, где ее никогда не смогут найти. Тогда она будет счастлива – каждое слово давалось Эдуарду с огромным трудом, и Жерар понимал причину этой печали.

– Графиня считает, что ей пора открыть правду, и хочет, чтобы она прибыла в поместье. Она имеет право знать и выбрать свой путь.

– Нам с тобой прекрасно известно, что у графини нет выбора. Тем более сейчас, когда на кону… – Эдуард пытался подобрать слова, не решаясь произнести вслух известную им двоим правду.

– Жизнь девочки – закончил свою мысль мужчина.

– Да, вы правы, но они хотят, чтобы она заняла свое место – вздохнул Жерар.

– А как думаешь ты? – неожиданно спросил его архиепископ, прямо глядя ему в глаза

Аббат замешкался.

– Я не имею право решать. Однако если она не займет свое место, начнется война.

– Она уже давно началась – горько заметил Эдуард.

– Да, но война начнется внутри братства, и это нас разрушит.

Жерар задумался, а затем добавил.

– Есть еще кое-что…

Аббат покопался в кармане и извлек оттуда аккуратно сложенную бумажку. Под взглядом архиепископа он развернул ее и стал медленно читать на окситанском языке:

Подняв глаза на Эдуарда, Жерар вздрогнул. Архиепископ скорчился, как будто бы от удара, и стал похож на глубокого старика, столь мрачно и безжизненно он выглядел в эту минуту.

– Отдай ее мне! – приказал архиепископ.

Мужчина покорно протянул ему записку и молча отошел к окну, заранее предполагая намерения Эдуарда. Архиепископ взял в руки злополучную записку и подошел к камину.

– Запомни, Жерар, даже под страхом смерти ты не должен говорить о ее местонахождении кому бы то ни было. Даже мне.

Эдуард с яростью бросил клочок бумаги в огонь, как будто бы надеясь, что сила огня сможет справиться с тем бременем, с которым не под силу было справиться целому братству.

Через несколько дней после описанной выше встречи, в полночь в аббатстве Д. стали происходить странные события. Погасло пламя свечей, и в темноте ночи послышался истошный мужской вопль, вслед за которым прозвучал громкий свист, а затем раздались раскаты грома, и полил сильный ливень, как будто сама природа решила дополнить и без того жуткую картину своими капризами. И вновь жители заговорили о проклятии и призраках, казалось бы, давно забытых дней. Одни говорили, что видели убегающего мужчину с горбом на спине, другие – что в одном из окон аббатства мелькнул женский силуэт с острым клинком. Однако были и те, кого воображение занесло еще дальше. Они твердили, что над крышей кружилась птица, похожая на сокола с отрубленной в клюве головой. Горожанами овладело страшное предчувствие, ведь на протяжении долгих лет в округе было мирно и спокойно:

– Неужели проклятие вернулось в стены аббатства?

– Ноги моей больше не будет в этой обители, теперь уже неизвестно чьей. Добра или зла!

И тогда заговарила самая старая жительница Оверни. Жанет:

– Когда я видела кречета в последний раз, случилось страшное! – поговаривала она, нагоняя жути своими словами.

– И что же произошло? – допытывались любопытствующие.

– Ах, лучше вам этого не знать.

Старая женщина упорно хранила молчание, несмотря на мольбу и просьбы жителей. Казалось, одно упоминание о событиях прошедших лет вызывало в ней желание бежать далеко за пределы Оверни.

Люди всерьез задумались, ведь Жанет обладала здравым умом и трезвой памятью, несмотря на свой преклонный возраст. После неутешительных умозаключений, а также исчезновения Жерара, которого более никто не видел с той злосчастной ночи, покой жителей был окончательно нарушен. Как ни пытались они выяснить местонахождение аббата, на все их расспросы Симон отвечал коротко и лаконично: