Виктор Улин - Теща

То ли существенно исчерпал свои силы во время слишком интенсивных упражнений летом – в Крыму и дома, в процессе фотопечати над едва зафиксированными снимками. То ли меня удручало отдаление Кости, на духовную близость с которым я рассчитывал. То ли начало учебы в ВЗМШ потребовало и времени и сил больше, чем я ожидал.

Но, скорее всего, синусоида моего либидо пошла вниз сама по себе и я ей подчинялся.

Так или иначе, мое вожделение к Тане не пропало, а сделалось каким-то спокойным.

Я стал относиться к ней еще лучше, чем в прошлом году.

На день рождения, который у нее был в сентябре, уже не помню какого числа, я расщедрился до такой степени, что подарил ей серию марок государства Шарджа с изображениями цветов. Таня к подарку отнеслась равнодушно; ей наверняка пришлись бы по душе обычные цветы, выброшенные дней через пять.

Но влечение к Тане не угасало еще некоторое время. Точку поставил школьный « вечер » – подобие дискотеки нынешних времен – приуроченный к всенародному празднику и знаменующий конец первой четверти.

Все медленные танцы я собирался провести с соседкой по парте, но после второго быстрого не увидел ее в лихорадочном полумраке спортзала, который использовался для мероприятий после того, как из актового сделали « амфитеатровый » кабинет физики. Решив во что бы то ни стало найти одноклассницу, я обежал всю школу. Точнее, не спеша, проходя туда и сюда, проверил три темных гулких этажа и нашел ее на четвертом. Даже не на самом этаже, а на лестничной площадке около тупика, выходящего на завод, который стоял в соседнем квартале.

Здесь на стене торчала вертикальная металлическая лестница на чердак, где многие годы вся школа курила даже во время уроков. Когда сама Нинель Ильинична стащила оттуда за волосы Дербака с гаванской сигарой, завхоз Рамазан Меркаширович навесил на люк амбарный замок. Но площадка все равно осталась одним из излюбленных мест уединения.

В октябрьском мраке сияли Танины ноги. Она стояла и серебристо смеялась, в то время как Дербак молча шарил у нее под платьем, расстегнутым на груди.

Я не удивился и – что удивительно – почти не расстроился.

Я знал свое место в иерархии девчоночьих интересов, оно было вторым или третьим с конца. В те годы ни ум, ни перспективы сверстницами не ценились, им требовалось сиюминутное, что можно потрогать прямо сейчас. И, кроме того, Костя во многом был прав: большинству женщин – по крайней мере, в убогой школе №9 – требовалось напористое обращение. А вовсе не дорогие, имевшиеся в единственном экземпляре на Главпочтамте, марки арабского эмирата.

Я лишь глупо подумал об ошибке: в своих грезах я когда-то расстегивал платье на Таниной спине, откуда можно нашарить лишь застежку лифчика. Но тут же сообразил, что все правильно: тяжелая коричневая школьная форма имела застежку сзади. А сейчас на моей пассии – которая – стала не моей – было надето платье человеческое, с застежкой на нормальном месте, открывающей все нужное. Мне стало смешно и даже легко.

Кажется, я повзрослел еще на одну ступеньку.

Круто развернувшись, я сбежал на первый этаж, весь вечер танцевал то с Сафроновой, то с Гнедич, то еще с кем-то, ощущал чью-то грудь на моей груди, чьи-то ягодицы под ладонями и чьи-то ляжки в дециметровой доступности. Я получил определенную дозу удовольствия, которого впервые в вечерне-танцевальной практике не особо скрывал.

Вернувшись домой довольно поздно, я все-таки решил отыграться.

Родители плотно сидели у « Щита и меча », я бесшумно открыл свой тайник под обивкой мягкого стула, и достал безотказную Авдеенко.

Уединившись с нею в туалете, я попытался получить привычное, глядя на Танины круглые темные глаза и такие же круглые черные соски, на ее ровные белые ноги, соединяющиеся под еще более черным треугольником. Работал над собой, пытаясь представить то ее место, которое вряд ли чем отличалось от имевшегося у Костиной пионервожатой.

Не могу сказать, что у меня ничего не вышло – все вышло, как обычно, разве что заняло чуть дольше времени, поскольку мой организм находился в не самом лучшем состоянии после тесного контакта с частями тел одноклассниц в душном сумраке танцев.

Но, покачавшись несколько секунд на пике, я неожиданно испытал отвращение. Вернее, какую-то безразличную усталость от суррогатов.

Не сходя с места, я открепил молчаливую Авдеенко от двери, изорвал и спустил в унитаз. А потом посидел в туалете еще некоторое время, дожидаясь, пока бачок наполнится еще раз, чтобы надежно смылись клочки.

Вернувшись к себе, я прислушался к бормотанию телевизора, понял, что щит еще стоит, опустошил тайник и быстро разрезал в лапшу все крымские фотографии. Искрошил и смазанных купальщиц в расстегнутых лифчиках, и четкую Валеркину мать с почти голой грудью. Потом скользнул к окну и выбросил всю пригоршню в форточку.

Узкие полоски упали не сразу – подхваченные потоками воздуха, они всплыли вверх, закружились, разлетелись по двору.

Наутро я прошел по ним, как в июне по трупам поденок, угасших навсегда после танца вокруг фонарей.

Мои фотографические женщины ушли навсегда, им предстояло замениться на что-то новое.

Так произошел мой переход на следующий уровень.

Стоит отметить, что после каникул мы встретились с Авдеенко нежно. В тот год я еще не знал, что, лишившись вожделения, отношения между мужчиной и женщиной поднимаются на высоту истинной дружбы, но это было так.

Примерно то же самое, но по другим причинам и гораздо серьезнее, произошло со мной через четверть века. Но история моей страсти еще не дошла до нужной точки. Сейчас я вспоминаю восьмой класс.

Я достиг минимума синусоиды, но куда и когда она начнет подниматься, еще не знал.

Забегая очень сильно вперед, отмечу, что Таня ушла из моей жизни не навсегда. Точнее, появилась через двадцать восемь лет после того, как я ушел в 114-ю школу.

Она каким-то образом нашла мой телефон, позвонила и попросила встретиться по делу.

Я согласился; соседка по парте осталась единственным приятным воспоминанием о той школе – и она приехала ко мне в Институт, как оказалось удобнее обоим.

Стоял конец зимы, на Татьяне Борисовне – прежней Авдеенко, нынешней Шейх-Али – были толстые шерстяные колготки, да и вся она выглядела поблекшей, ей хотелось дать не сорок три года, а все пятьдесят.

Я узнал, что Таня доучилась на старом месте. Фамилия того, с кем она сидела в девятом и десятом классах, мне ничего не сказала; среднюю школу №9 я вычеркнул из памяти, годы 1966-1974 форматировал. Потом она поступила в Нефтяной институт, не поленилась пять лет ездить на другую оконечность города, хотя в близлежащем Авиационном учили точно так же. В нефтяном Таня вышла замуж за человека, который был существенно старше – откуда он взялся, я тоже не понял. Сейчас бывшая подруга работала начальницей отдела в тресте « Водоканал » и считала свою жизнь удавшейся.