Леонид Левинзон - Мужчины и женщины

Как и у многих других, первоначальное уважение к этим людям, упрямо не признающим государство, в котором они живут, быстро сменилось у Игоря плохо замаскированной недоброжелательностью. А тут ещё пришлось столкнуться с ортодоксальным бытом напрямую. Как-то хозяин мастерской, толстый, вечно пахнущий потом, прижимистый ортодокс, оценив телосложение Игоря, попросил отнести к какой-то своей родственнице посылку. Посылка оказалась тяжёлой, и Игорь, проклиная себя, своё зависимое положение, хозяина, долго пёр её на плече, обливаясь потом. Был уже май, от только что прошедшей холодной зимы не осталось ни следа, и всегдашняя жара, не такая влажная, как в Тель-Авиве, но тоже злющая, давящая, уже обрушилась на город.

Добравшись до конца квартала и окончательно взмокнув, Игорь зашёл в подъезд нужного дома и постучал в квартиру. Но внутрь его не пустили – праведная женщина не могла позволить себе разговаривать с незнакомым мужчиной. Письмо для хозяина передал один из её многочисленных детей – мальчик лет одиннадцати, сразу не ушедший, а долго рассматривавший присевшего на одну из ступенек рослого седого дядю. Наконец мальчик набрался храбрости:

– Я тебя ни разу не видел! – выпалил он. – Ты разве не покупаешь продукты у Ицика?

– Не покупаю, – ответил Игорь. – А где у Ицика магазин?

Глаза мальчика стали совсем круглыми:

– Но у нас в городе все знают, где магазин Ицика! Ты, наверное, не живёшь в Иерусалиме!

– Живу, – улыбнулся Игорь, – но где этот магазин, не знаю…

Тут мальчика позвали и сердито заговорили с ним на идише. Видимо, отругали за любопытство.

Идя обратно, Игорь вдруг подумал, что у хозяина, конечно, есть машина и непонятно, почему потребовалось тащить посылку вручную, бензина, что ли пожалел? От этой мысли Игорь окончательно расстроился. Пришёл домой и пожаловался Вере. Но Вера заинтересовалась не скупостью хозяина, а вопросами мальчика.

– Знаешь, а ведь мы с ними действительно живём в разных городах, и его город совсем не похож на наш… Игорь, – вдруг расстроенно добавила, – извини… Не хотела говорить, но у меня туфельки совсем расклеились.

– Что ж ты молчала! – всполошился Игорь.

В той экономии, в которой они жили, любая незапланированная покупка выбивала из колеи, но обувь – это обувь.

На второй месяц работы один из рабочих, тоже ортодокс, но из сефардов, увидел на плече переодевающегося Игоря татуировку в виде креста и с надписью «Кандагар».

– Ты не еврей? – удивлённо спросил.

– Еврей.

– Но почему крест?

– В армии на память сделали, – добродушно объяснил Игорь. – А что?

– Еврей не может носить крест! Если ты носишь, значит, ты христианин.

– Глупости, – отмахнулся Игорь, – вон, у тебя майка в бело-синюю полоску, но я же не говорю, что ты моряк.

Ортодокс неожиданно обиделся:

– Ты почему меня оскорбляешь?

– Я не оскорбляю.

– Нет, оскорбляешь! Маньяк! – раскричался. – Маньяк!

– Да пошёл ты! – добродушие Игоря как рукой сняло. – Сам маньяк!

– Именно маньяк? – уточнила Вера, когда он, трясясь от злости, пересказывал ей происшествие.

– Ну да! Заколебали! – Игорь раздражённо дёрнул плечом.

Вера забавно подмигнула.

– Мой любимый маньяк! – округлила голубые глазищи. – Надеюсь, ты сегодня вечером меня проучишь? Проучишь?

– Проучу! – буркнул Игорь и натянуто улыбнулся. – Ну, Вер, мне не до шуток!

– Ах, мастер, – Вера потупила глаза. – Как жаль…

– Вер, я говорю серьёзно!

– Я слушаю, милый, слушаю…

– Слушай…

Разозлённый придурок пошёл жаловаться хозяину, и тот вызвал Игоря.

– Вот что, парень, – начал поучать, поудобнее устроившись в продавленном кресле, – на первом месте у меня стоит не высокое мастерство, – важно погладил спускающуюся на грязную рубашку бороду, – а спокойствие в рабочем коллективе! Ты же его нарушаешь!

– Высокое мастерство заусеницы снимать? – отозвался взбешённый и чувствующий себя правым Игорь. – Коллектив из трёх человек? Ты лучше зарплату хотя бы до минимума подними, а то ведь Бог накажет, не посмотрит, что молишься по десять раз на дню!

– И тут он тебя выгнал, – печально улыбнулась Вера. – Правильно?

– Правильно, – вздохнул Игорь. – Не сдержался я… – виновато посмотрел.

– Но ты же прав! – Вера даже стукнула кулачком по столу. – Прав!

– Десять дней пропало, – Игорь махнул рукой, – не заплатит, скотина…

– Плевать. Ты – прав! Блинчики хочешь?

– Хочу! – оживился Игорь. – У тебя очень вкусные блинчики.

– Конечно, вкусные, – загордилась Вера. – Сейчас подогрею…

Вынула из микроволновки.

– Приятного аппетита, милый! Так держать!

Было уже одиннадцать, и они легли. В новой квартире в окно стучался иерусалимский ветер, близкие деревья, посылая тени, качали ветвями, в бедненькой, но аккуратной спальне светило со стены маленькое жёлтое бра, делавшее чужие, покрашенные Верой стены чрезвычайно уютными. Вера, немножко почитав, отложила книжку и сонно сказала:

– Игорь, мне холодно…

– Я принесу ещё одеяло! – встрепенулся Игорь.

– Да кому это интересно, если мне холодно… – по-прежнему вроде бы сонно пробормотала Вера и лукаво блеснула глазом. Через полчаса, когда она заснула, настонавшись и явно согревшись, Игорь, с любовью глядя на её успокоенное спящее лицо и разметавшиеся по подушке волосы, подумал:

«Я счастлив, господи, я счастлив!»

На следующий день им было так лениво, что они не сдвинулись из спальни. Игорь сосредоточенно читал русскую газету – он так и не перешёл на иврит, на работе от него требовалось работать руками, а не говорить. Вера слушала музыку – сидела в наушниках перед компьютером. Она вообще разбиралась в музыке, всё время выискивала каких-то удивительных певиц.

– Откуда ты всё знаешь? – как-то спросил поражённый Игорь.

– Из детства, – улыбнулась Вера. Её глаза затуманились…

…В большой комнате напротив дивана у них с мамой стояла оставшаяся от бабушки радиола «Маяк» на коротких ножках. Её мощные боковые стенки и крышка были сделаны из коричневого полированного дерева, а длинная передняя панель затянута жёлтой тканью. Низ занимали трудно нажимающиеся щёлкающие клавиши, а над ними протянулась стеклянная шкала настройки с отмеченными на ней далёкими городами – Париж, Нью-Йорк, Дели, Мехико…

Верочка часами просиживала около своей радиолы, увлечённо крутила круглые большие ручки настройки и, зажмурившись, прижималась ухом к жёлтой ткани – слушала музыку и далёкие разговоры на незнакомых языках. Но главное сокровище у радиолы было сверху – под полированной крышкой находился проигрыватель. Надо только взять пластинку, осторожно положить на круг и подвести иглу…

Пластинки им также достались от бабушки, великое их множество хранилось в сундучке около дивана. Там были и совсем старые, грубоватые, чёрного цвета, и как бы игрушечные тоненькие зелёные или синие. Верочке было потешно прокручивать пластинку быстрее или медленнее нормы, тогда Майя Кристалинская и Лариса Мондрус то пели мультяшными голосами, то тянули басом. Потом Верочка переключилась на другие песни: «Хоп-хей-гоп», «Шизгара» и «Чао, бамбино, сорри». Не зная перевода, она сама придумывала содержание и рассказывала его дворовым подружкам. Постепенно Вера добралась до самого дна бабушкиного сундучка, где нашла пластинку со странным названием «Эль Кондор пасса».