Наталья Горбачева - Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

– Садись, Лика, пока везет, – глумливо поддержал деревенский. – Это же местный миллионер!

– Урод! Берите велосипед…

– Да, да, положим его на багажник.

– Не на багажник, а в багажник. Но учтите, это только из-за этого урода…

– Да, да, – закивал молодой человек.

Когда машина тронулась, она сказала:

– Мама учила меня в машину к незнакомым не садиться…

– Ах да! Михаил, – представился молодой человек.

– Лика… А почему вы миллионер?

– Кто сказал? Вовсе нет. Мой отец имеет здесь фабрику. Он ее купил, чтобы воду делать…

Через минуту они были уже у ворот лобовского дома. Мама Таня в это время кормила собаку во дворе, потому и увидела, как Лика вышла из машины, а симпатичный молодой человек вытащил из багажника велосипед дочери.

– Спасибо! Пока, иностранец!

– Пока…

Когда машина отъехала, мама Таня спросила:

– Доченька, кто это?

– Мамуль, представляешь, это его отец фабрику купил. Они из Канады. Фамилия у них, знаешь, такая смешная – Прорва. Симпатичный, правда? Михаилом зовут.

Татьяна так и застыла на месте… Она дождалась, когда Лика увела свой велосипед, и направилась в гараж, к мужу. Платон возился у верстака и не слышал, как жена вошла. Вздрогнул, когда услышал:

– Платон, он вернулся.

– Ладно, Танюш, я и правда вчера палку с Ленькой перегнул. Ну вернулся и вернулся. Может, правда, исправится…

– Прорва вернулся, – словно приговор, объявила супруга. – Нет, Платон, Вадим вернулся. Прорва…

Лобов стал нервно перекладывать инструменты, руки почему-то дрожали.

– Откуда ты знаешь?

– Его сын только что Лику на машине подвез. Что же теперь будет?

– Салют праздничный, – бросил свои инструменты Лобов. – Приехал и пусть себе.

– А если Люба узнает?

– Что она может узнать?

– Что Вадим – ее настоящий отец, – шепотом произнесла Татьяна.

– А я тогда какой? Тайваньская подделка? Где он был эти сорок лет? Хоть строчку черкнул?

– Прости, я не так сказала. Для нее ты самый настоящий отец. Но если Вадим начнет выяснять… Если Люба узнает… – Она вдруг заплакала.

Он обнял ее и сказал:

– Не пе-ре-жи-вай! Ему до нее нет никакого дела.

Лику неудержимо влекло к иностранцу. Она чувствовала в Михаиле нечто такое, чего ни в ком из ее сверстников не было и в помине – какое-то детское доверие к людям и к миру. Ну и потом он был видным парнем – высоким, очень симпатичным, образованным и… великодушным. Вот это главное, решила Лика и сразу согласилась на свидание. Михаил заехал за ней, когда в доме никого не было. Все дороги в Бережках вели в кафе «У трассы». Они сели у окна, он заказал пепси.

– Ты хорошо говоришь по-русски, даже слишком правильно, – сказала Лика.

– Я должен путать падежи? – засмеялся Михаил. – Я есть весело. Такой красивый девушка с я. У меня мурашка по спина. Так?

– Не знаю… Ты же всю жизнь прожил в Канаде…

– Отец всегда хотел, чтобы я был русским, заставлял меня читать русских писателей, классиков. Я, как это… был противным этому…

– Противился, – поправила Лика.

– Да. А я кричал, что я – канадец, а не ленивый русский медведь в берлоге. Прости, на Западе есть такое мнение, что русские пьют водку и ничего не делают. Но это неправда! Правда, что я не хотел сознавать себя русским. И ехать сюда не хотел.

– Ясно дело, в Канаде лучше, – усмехнулась Лика.

В Канаде не лучше, там по-другому. Вот ты хотела бы сейчас уехать в другую страну и жить там? – Михаил заглянул ей в глаза, и сердце Лики заколотилось так, что казалось, слышно было всем вокруг.

– Ленька наш не выдержал… – поспешила ответить она. – Все говорят, что он ленивый, а ему просто там плохо было… Ты думаешь, что в России безнадега?

– Нет, мне здесь очень нравится… Все, кроме сервиса. В Канаде такое кафе давно разорилось бы…

Официантка Настя сидела в подсобке, наблюдала за парочкой из-за перегородки и не спешила нести им заказ. Другая официантка, Оля, несколько раз безрезультатно окликала ее.

– Вот увлеклась! – толкнула ее в плечо. – Настя, очнись! Знакомых, что ли, увидала? Взглядом не проткни.

– Знакомые… Как сказать. Я про них знаю, они про меня – нет. Лобовых знаешь? У которых мы мед берем. Тут их младшая сидит… Есть еще две дочки. И сын, где-то за границей.

– А она ничего, прикид у нее нарядный, – разглядела Оля. – А что за парень?

– Вроде сын того иностранца, что завод купил. Парень мне до фонаря.

– Во дела! Парень ей до фонаря. Ты что, по девочкам…

– Я ее ненавижу, – зло перебила Настя. – Все их семейство. А больше всего – ее родителей!

– Насть, ты что говоришь-то! Ты же их не знаешь.

– Знаю и ненавижу. Все лобовское отродье.

– Больная ты какая-то на головку! – сказала с сожалением Оля. – Разве можно с этим жить?

– Слушай, иди ты! Обслуживать…

Эта Настина злоба неведомыми каналами задела Татьяну. Шла она с мужем вдоль трассы, говорили о Лене, вдруг ее передернуло, что называется, на ровном месте. Даже Лобов заметил:

– Что с тобой?

– Не знаю. Подожди…

Они остановились. Может, именно поэтому заметили на другой стороны трассы небольшой деревянный крест с венком из свежих цветов.

– Посмотри, Платон, крест на том месте… – удивленно сказала Татьяна. – Кто вдруг вспомнил? Давай перейдем дорогу.

В этом месте и двадцать лет назад, и тем более – сейчас дорогу перейти было почти невозможно. Но они дождались минуты, когда вдруг схлынул бесконечный поток машин и перебежали на другую сторону трассы. Татьяна отбросила от креста мусор, поправила цветы… На кресте была дощечка с ручной надписью: «Здесь в 1986 году трагически погибли Антон и Екатерина Дьяконовы». Лобов стоял молча.

– Давно за них в церковь не подавала. Вот напомнили…

– Дела… – выдохнул Лобов.

– Платон, смотри, вон Ленина машина, с кем это он? – сказала вдруг Татьяна, провожая взглядом проехавший мимо них автомобиль сына.

Леня родителей не заметил, мысли его уперлись в одно… Три раза уже он сделал большой круг вокруг Бережков, катая Оксану. Она сидела рядом, держала в руке кончик его шарфа. Разговор был ни о чем: красиво ли в Европе, да что там видел, да кем работал, понравилось ли, поедет ли еще… Леня наконец свернул на старую дорогу к элеватору, остановил машину.

– Давай уже вести себя по-взрослому, – выдохнул он, положив одну руку на колено Оксаны, другой обнимая девушку.

Она опешила, и Леня забрался ей под свитер. Девушка стала вырываться. Леня сделался настойчивей, попытался расстегнуть ей джинсы.

– Леня, прекрати! Перестань! – закричала она.

– А говоришь, что любишь, – убрал он руки.

– Я тебя люблю, – чуть не плача сказала Оксана.

– Тогда что же? Давай…

– Леня, так нельзя. Я так не могу.