Любовь Попова - Его сбежавшая невеста

– Тогда ты отправишься в тюрьму, – шепчу на ухо, пальцами одной руки натирая разбухший клитор, а второй добравшись до ее соска, острого как пика. Лгунья. Какая же она изощренная лгунья. – Ну что, Ева. Со мной? Или в тюрьму?

– Лучше в тюрьму.

– Лживая дрянь, – усмехаюсь ей в губы и окончательно теряюсь, а она больше не двигается. Больше ничего не говорит, только часто-часто дышит.

– Подонок, – на выдохе и мы снова окунаемся в обжигающий, порочный поцелуй. И нет больше сопротивления. Лишь война языков и губ, рук, которыми она теперь почти рвет на мне волосы. И я теряюсь в этом экстазе, дергая ремень ее джинсов. Поскорее бы их снять.

И я бы сделал это, если бы она вдруг не закричала «Данила!», а я не ощутил острую боль в затылке от чего-то тяжелого и металлического, а следом темноту, запоминая последнюю мысль: «Что еще за Данила?».

– Данилка! Ты что наделал!? – прижимаю руки к сердцу, глядя на то, как без движения лежит Харитон, а сын опускает лопату. Задыхаюсь. – А если ты его убил?

– Он делал тебе плохо, что еще мне было делать?

Никогда еще мне не было так стыдно. И не потому что сын все не так понял, а потому что то, что делал Харитон, мне нравилось.

Уверена, что, если бы не лопата, я бы отдалась ему прямо здесь. Почему-то сегодня, под градом его нападок и поцелуев, я не чувствовала себя словно в клетке. Несмотря на страх преследования, сегодня, зная, что теперь мне не нужно ничего скрывать от Харитона, ощущала себя окрыленной.

– Мам?

– Да, – я быстро опускаюсь на колени рядом с Харитоном, трогаю пульс, осматриваю голову на предмет ран и выдыхаю. Живой. Скоро очнется. – Надо его разбудить.

– Вот еще! Ты сама сказала, что нас будут преследовать. Если нашел этот, значит, будут и другие. Он очухается, а нам надо бежать дальше.

Только вот больше некуда. Я была уверена, что это место не найдет никто. О нем и не знал никто, но звонок на бывшую работу привел Харитона.

Это единственное объяснение. Значит, скоро появятся люди Рашида.

– Мам! Ну хватит думать! Пойдем! – тянет меня Данила, а я чувствую желание признаться, что перед ним его отец.

Но доверять Харитону нельзя. При его обиде и темпераменте я не могу на него надеяться, а мне нужно защищать сына. Это самое важное.

– Ладно. Ты прав. Надо идти.

Мы бежим к дому, но я часто оборачиваюсь, чтобы еще раз, последний, взглянуть на Харитона.

Что на меня нашло?

Почему я толком не сопротивлялась, почему млела под его столь откровенными ласками? Прижимаясь к его такому твердому телу.

Как и восемь лет назад, когда казалось, что нет ничего важнее, чем поцелуи на коже, чем грубые касания смелых пальцев. Нет ничего важнее, чем сладкие спазмы между ног и влага.

В доме семьи Черепановых казалось, что даже стены помнят мой позор. Помнят, как смотрел на меня отец. Как презирала мать, уже поникшая из-за измены отца. С каким превосходством смотрел отец Харитона.

Но главное – он сам.

Я так искала в его лице поддержку, умоляла его закрыть меня, голую грудь, что прикрывала руками, но он только подтянул штаны и, не надевая футболки, что я в порыве с него стянула, ушел, пренебрежительно взглянув на меня при свете, что озарил кабинет.

В голову приходят его слова про видео, и страх сковывает изнутри, а кровь леденеет.

О каком видео он говорил? Что имел в виду?

– Мам? Что брать с собой? – отвлекает меня Данила, когда мы добираемся до дома.

– Собери просто свои вещи, я заберу все, что в холодильнике.

Данила кивает, а я прохожу на кухню выгрести все съестное.

Еще раз смотрю на два своих паспорта, потом мельком гляжу на фотографию настоящей Евы Ильиничны, что однажды спасла мне жизнь.

Если и существовала святая женщина, то это именно она.

Приютила меня, когда я на сносях сбегала от Рашида, нашла меня на автобусной остановке без денег и привезла сюда. До слез обидно за свою глупость, обидно, что теперь в это место я не смогу вернуться никогда.

– Мам, я готов.

Наверное, если бы не Данила, я бы просто поддалась отчаянью.

И сейчас, и восемь лет назад. Но он всегда придавал мне силы, всегда давал мотивацию жить и не впадать в депрессию. Мой ангел-хранитель. Даже сегодня. Другой бы спрятался, а он взял лопату и побежал за мной. Страшно представить, что он мог увидеть несколько мгновений спустя.

– Я тоже, – коротко улыбаюсь и поднимаю рюкзак на плечо. Надеваю вторую лямку и киваю на выход. – Пойдем.

Мы выходим из дома, и пока Данила берет велосипед, который я украла из дома Харитона, когда сбегала через тот самый путь, что показала Ника, я смотрю в сторону леса. Там, на дорожке к ручью, замечаю брошенное ведро.

Зачем ты приехал, чего тебе не сиделось дома? Ведь теперь ты понял, кто я такая. Ты осудил меня не разобравшись, просто решил, что месть единственное, что меня волнует. Ты опять судишь людей по себе.

Закрыв дом на ключ и прикрыв все ставни, мы выдвигаемся в путь.

– Мам? А этот дядя пытался тебя изнасиловать?

– Что?! – вот чего-чего, а этого я не ожидала. И что сказать?

– Да мне пацаны рассказывали, что так делают некоторые мужики, которым хочется…

– Так, давай закроем…. – я никогда даже не думала общаться с сыном на подобную тему. Да и для меня секс с той памятной ночи вообще не представлял какой-то ценности или интереса. – Насилие в большинстве своем лишь форма слабости.

– Это как?

– Если человек угрожает или делает больно другому, более слабому существу, значит, он сам боится. Боится показать, какой он слабый и трусливый.

– Значит, тот мужик слабый? – делает вполне определенный вывод Данила, и я чувствую, как начинает болеть голова, а руки дрожат от жажды признаться, но не время. А возможно Даниле и не нужны такие потрясения. Не нужно знать, каким идиотом бывает его отец. По сути сам еще ребенок. Не хочется ему говорить плохое про отца, но и врать не хочется.

– Он… Думает, что слабый. И это порой хуже всего, верить, что ты ничего не стоишь и унижать себя этим, – вот, отлично сказала.

Не знаю, понял ли что-то Данила. Но он молчал все то время, что мы идем до перекрестка, на котором стоит магазин Светланы Павловны. Она живет и работает в этой деревне всю жизнь. Иногда мы с Данилой приезжали сюда и неизменно видели ее за прилавком магазина. Цены она, конечно, задирала, но учитывая, что на тридцать километров работала одна, выбора у немногочисленных жителей особо-то и не было.

– Ну и куда вы намылились? – начинает она причитать с порога. – Ева!

Она упирает руки в бока и хмурится.

– Это из-за того идиота, что обещал мне разнести магазин и тыкал мелочовкой?

– Пришел он, придут остальные, – вздыхаю я, раздумывая, что еще взять в дорогу. – Да и тебя не хочется опасности подвергать. Я еще и по документам поддельным.