Юлия Дитрих - Не отпускай меня

− Дождёшься, передай, чтоб ко мне зашла. Я ей соты приготовил, она просила.

На этих словах пасечник бросил серый обмокший окурок под лавку. Деловито вдавил его носком резинового сапога. Задумчиво оглядел тщательность захоронения и поднялся со скамьи. Уже развернулся, чтобы уходить, но добавил:

− Ну, бывай, Глеб. Ты Прокофьевне-то передай, что наказал. Не забудь.

− Передам. Бывай, Тимофеич.

Заложив за спину руки и прихрамывая Тимофеич отправился дальше. Глеб долго смотрел старику в спину, пока тот не скрылся за поворотом пыльной дороги. А спустя четверть часа из-за поворота показалась Прокофьевна. Она несла перекинутые через плечо плетёные корзины.

Глеб пошёл ей навстречу.

− Здравствуй, Прокофьевна! Снова я к тебе, − поздоровался он, и забрал у знахарки на удивление увесистые корзины.

− Здравствуй, Глебушка. Идём, только сборы занесём.

Глеб едва поставил корзины в сенях, как Прокофьевна уже выходила с большой кожаной сумкой в руках. Глеб улыбнулся.

Такая миниатюрная, а тут этот огромный фельдшерский чемодан прошлого века.

Дорога обратно на станцию показалась Глебу короче. Прокофьевна сидела задумавшись. Глеб вспомнил просьбу пасечника.

− Тимофеич просил передать, что соты готовы.

− Зайду завтра, − рассеянно ответила Прокофьевна и снова погрузилась в свои мысли.

Глеб оставил её в покое. Ему тоже было о чём подумать в дороге.

На станции Глеб вытащил чемодан и пошёл к дому. Навстречу, радостно виляя хвостом, выбежал рыжий пёс. Выражение хитрой, почти лисьей морды удивительно напоминало улыбку. Глеб потрепал пса за уши и завернул за угол дома. Он и не заметил, что Прокофьевна отстала.

Прокофьевна

Прокофьевна вышла из машины, но за Глебом идти не спешила. Она остановилась на краю раскинувшегося за станцией поросшего полынью пустыря.

Полынь в цвету. А пахнет как…

Она глубоко вдохнула свежий и вопреки названию совсем не горький запах травы.

Когда-то давно, когда Прокофьевна была совсем девчушкой, на этом месте было только бескрайнее полынное поле да лес по другую сторону. Между ними змейкой серебрилась тонкая лента рельс. Всё остальное пришло позже, приросло на старую канву. Потом на старой станции появился Глеб. Он поселился здесь и стал частью поля и леса, частью деревенской жизни.

Прокофьевна привыкла прислушиваться к своему внутреннему голосу. Она всегда знала, что ей дан особый дар. С детства он выделял её среди других детей. И, как ни противоречило это книгам или поверьям, ей не нужно было принимать свой дар или им овладевать. Он изначально был eё частью, пользоваться им для неё было также естественно, как естественно здоровому человеку пользоваться руками или ногами.

Впрочем, дело было не в одном только даре. Многому молодую знахарку научили бабка и матушка. Бабка Прокофьевны была прирождённой травницей, рецепты ей приходили по наитию, из ниоткуда. Как они рождались в её голове, никто не мог сказать. То ли из знаний прошлых поколений, то ли просто из переплетения снов и мыслей. А возможно, они были посланы ей оттуда, где кто-то заботился о страждущих и нуждающихся в помощи? Даже сегодня Прокофьевна затруднялась ответить на этот вопрос.

Она вообще значительно меньше верила в сверхъестественное, чем те люди, которые обращались к ней за помощью. И всё же у Прокофьевны был свой набор убеждений. Она твёрдо верила, что людские встречи не происходят просто так. Верила, что каждая встреча на этом свете для чего-то нужна, и ни один человек не встречается в твоей жизни без какого-то умысла. Ты можешь с первого мгновения распознать или же, напротив, до конца жизни так и не понять, для чего человек был тебе послан. Это уж как повезёт. Однако Прокофьевна была убеждена: все встречи имеют своё значение.

Что это? Повторение истории? Почему поезд, который долгое время у Молоковки не останавливался, вдруг остановился? Для чего ? И отчего вдруг так тревожно мне?

Прокофьевна тяжело вздохнула и медленно двинулась в сторону станции.

Вера

Вера очнулась со странным и непреодолимым ощущением, что она вернулась домой. Она открыла глаза и увидела совершенно незнакомую комнату. Испуг, потом ощущение нереальности охватили её.

Почему я не в поезде?! Что случилось?

Вера попыталась приподняться. Она лежала в незнакомой постели, накрытая ватным одеялом, а поверх него ещё и покрывалом. При малейшем движении её лоб покрывался каплями пота, а голова шла кругом. Вера без сил опустилась обратно на подушки.

Как я здесь оказалась?

Вера оглядела пустую комнату с чистыми белыми стенами и словно застывшей во времени обстановкой. Cолнечный свет лился из двух больших окон с низкими подоконниками. Вере всегда нравились разграфлённые белыми рамами окна старых домов. В их скрипучести и потрескавшейся белой краске, из-под которой кое-где оголялось дерево цвета янтаря, она видела уязвимость.

Из таких окон зимой сквозит.

Вера вспомнила окна, очень похожие на эти. На зиму бабушка заклеивала их двойным слоем бумажной ленты, которая к весне из сливочно-белой превращалась в яично-жёлтую. Но, несмотря на бабушкины старания, из окон всё равно нещадно дуло.

Когда на дворе стояли морозы, стёкла покрывались ледяными картинами. Маленькая Вера могла разглядывать их часами. Разглядывать и выдумывать разные истории, одну загадочнее другой. Она представляла себе, что это особые, для неё одной нарисованные сказки и что только она умеет их расшифровывать. Бабушка же внучку от окон гнала. Так и играли они в кошки-мышки: Вера стремилась к подоконнику, чтобы погрузиться в сказочный мир Морозко, а бабушка изо всех сил старалась за ней уследить, чтобы оградить от зимних хворей.

Вера снова осмотрела незнакомую комнату и задумалась.

Отчего мне показалось, что я снова очутилась дома? Наверное, дело в тишине.

Когда муж собрал вещи и ушёл, дома воцарилась такая же глубокая тишина. Вера ходила по пустой квартире, наполненной вещами и воспоминаниями, и ощущала её давление.

В незнакомой комнате мир тоже молчал. Но тут тишина не казалось гнетущей или безысходной. Здесь тишина затаилась в ожидании – и была…

Трепетной…

В молчании незнакомого места Вере чувствовалось спокойствие. Полежав в раздумьях ещё некоторое время и отчего-то снова утомившись, Вера незаметно погрузилась в тяжёлый, липкий сон. Она металась по подушкам, и тёмные волосы русалочьими прядями опутывали её лоб и шею.

Глеб

В доме было пыльно и тихо. Словно воздух от души накрахмалили перед тем, как сложить в ящик старого комода. От летней засухи здание, казалось, ссохлось и скукожилось. Никаких признаков жизни: ни звука, ни скрипа.