Анастасия Кодоева - Небо без границ

Мне даже понравилась туалетная вода, которой он пользовался – Артур слегка приблизился, когда подавал пальто при выходе, и я смогла почувствовать ее аромат. Это было для меня еще более удивительно, чем идеальная борода, потому что я ненавидела мужские запахи. Мне казалось, что от мужчин пахнет то дешевым одеколоном, то освежителем воздуха, то отравой, которую продают на рынке, то советским мылом. Таким способом я легко «отсеивала» кандидатов на дальнейшее сближение, стоило им лишь появиться в моем поле зрения.

Не то, чтобы кто-то из них настойчиво проявлял ко мне внимание, скорее нет, наоборот. Мужчины смотрели сквозь меня, как через решетку или как через ветви сухого дерева куда-то вдаль, и это было обидно. Да, они видели приятную внешность, высоко оценивали мой интеллект, но никто не считал меня сексуальной или привлекательной женщиной. Может, от этого я и ненавидела все мужские запахи: просто защищала себя от безжалостной правды. Теперь я никому вообще не нужна, и никто ко мне не приблизится.

Потом мы с Артуром отправились в кино, и я все не могла дождаться момента, когда, наконец, смогу оттуда сбежать. Мы с Кириллом давно расстались, но мне казалось, что, сидя в кино рядом с другим мужчиной, я изменяю ему. Это разрушало меня и словно разъедало кислотой изнутри. Я чувствовала себя виноватой, и больше мы с Артуром никогда не виделись. Несмотря на все плюсы вежливого молодого человека, я испытала настоящее облегчение, когда он уехал.

Страшнее всего было то, что Кирилл ушел, ни разу не позвонив за все эти годы, а я хранила ему верность. Он поступил жестоко, вычеркнув меня и дочку из своей жизни, словно нас и не существовало. Быстро нашел себе другую, как выяснилось позже, и тут же женился на ней. Они завели ребенка, а потом еще одного, и он чувствовал себя прекрасно, наслаждался тем, что у него все замечательно, и его даже не мучила совесть по поводу того, что он не заботится о своей дочери.

Поэтому, возвращаясь к началу истории, отмечу: в тот период, эмоционально непростой, когда мы остались с Наташей вдвоем, мне пришлось стать для нее и мамой, и папой, «два в одном». Но я справлялась и никогда не жаловалась, хотя далеко не всегда чувствовала себя уверенной и защищенной. Были и тяжелые моменты, когда я подрабатывала по вечерам разносчиком еды. Но и это я смогла преодолеть (наверное, потому, что любила свою дочь и знала, что сделаю все возможное и невозможное для того, чтобы обеспечить ей достойную жизнь).

Когда Наташе исполнилось девять, моя яма была уже практически вырыта, и я стояла на краю. Оставалось лишь сделать крошечный шаг, пошатнуться или оступиться. Рано или поздно что-то все равно бы меня столкнуло в нее. А пока все шло своим чередом: я ездила в офис и занималась ночной подработкой, а ребенок, предоставленный сам себе, все меньше стремился со мной общаться.

В тот момент я упустила что-то критически важное в процессе ее воспитания. Думаю, все это начало происходить гораздо раньше, проросло корнями далеко вглубь, но сейчас я хоть что-то начала осознавать.

Мне казалось, что моя дочь – сознательный и ответственный ребенок, и мне не нужно уделять ей так много внимания, как, например, в дошкольном возрасте. Не нужно следить, как она делает уроки, что кладет в портфель, куда идет гулять и с кем. Я ей доверяла. Может, причина была еще и в том, что работа стала для меня своего рода наркотиком: берешь еще и еще, а остановиться не можешь. Труд отвлекает и притупляет боль – душевную, разумеется. Я все еще любила Кирилла и не могла его забыть.

Не знаю, за что я так поступила с моей дочерью. Мир, состоящий из «Автокада» и смет, захватил меня полностью, и вдруг оказалось, что весь контроль над ситуацией ускользнул из моих рук, и все летит в пропасть. Так бывает, когда внезапно просыпаешься от страшного сна, и он настолько реален, что приходится тереть глаза, щипать себя, чтобы очнуться. Я была бы рада убедиться, что это сон, но долгожданного пробуждения не наступило.

Наташа проводила много времени со своими подругами, часто ночевала у них, и я не возражала. Даже с радостью оставляла всю их веселую компашку на ночь у нас дома, а сама закрывалась на кухне и работала. Так было спокойнее: Наташа рядом, а это значит, у нее все хорошо. Да, я утешала себя тем, что ребенок все меньше и меньше нуждается во мне, и это нормально. Все подростки тянутся к сверстникам больше, чем к родителям, и такое поведение характерно для детей ее возраста. Однако на душе скребли кошки.

Я продолжала с этим жить, не обращая внимание на фоновое беспокойство и тревогу. Отсутствие грамотной психологической или медикаментозной помощи сыграло со мной злую шутку: когда ты сам учишься глушить свою душевную боль, ты автоматически становишься менее чутким ко всему происходящему вокруг. Тебе уже нет дела до легкого волнения или ощущения, что «что-то идет не так». Ты отсекаешь все эти эмоции за ненадобностью или делаешь вид, что их нет.

Внезапно обнаружилось, что последние полтора года моя дочь тайно общается с отцом. Мне было трудно в это поверить, поначалу казалось, что это какой-то розыгрыш. Кирилл нашел Наташу в соцсетях и попросил у нее прощения: за то, что не приезжал к ней, не виделся с ней, не писал ей и не звонил много лет. Он поклялся Наташе в том, что безумно ее любит, и умолял не говорить ничего маме. Видимо, Кирилл опасался, чтобы я, не дай бог, не запретила им общаться, и не зря – я бы именно так и поступила.

Откуда-то у Наташи стали появляться новые вещи. Она объясняла это тем, что подруга из обеспеченной семьи отдавала ей ненужное. Сначала в нашем доме возникли кроссовки, затем кофта, потом жилетка и худи. Подарки были редкими. Может быть, раз в пару-тройку месяцев дочка приходила домой воодушевленная и вываливала мне с порога:

– Смотри, мам! – Наташа протягивала очередную модную вещицу, – Снежане бабушка и дедушка подарили, а ей все маленькое. Она сказала, забирай. Я забрала. Но это ж ничего, мам? Можно я заберу?

– Наверное, – растерянно произносила я. – А тебе самой как? Тебе самой это нравится?

– Да, мам!!! Конечно!

– Ну, хорошо. Тогда можешь оставить.

Вечером того дня я попыталась связаться с родителями Снежаны, чтобы поблагодарить их за подарок, но безуспешно: так и не дозвонилась. Я знала, что эта девочка хорошо воспитана, прекрасно учится и неплохо ладит с Наташей, поэтому решила так: в том, что они отдали ей вещь, нет ничего дурного. Кроме того, я знала их семью уже давно, наши дети вместе занимались танцами.

Потом в нашем доме появились планшет и плеер. Все это «оказалось ненужным Снежане», и «она делилась» с Наташей. Я знала, что Снежана посещает частную школу, ее возит личный водитель. «У них, у богачей, свои причуды», – подумалось тогда, но червячок сомнений начал разъедать мое спокойствие. К тому же было как-то неловко принимать в дар дорогие вещи, не отдавая ничего взамен. Я искала маму Снежаны в танцевальной студии, когда приезжала забирать Наташу после тренировки. Однако ее в последнее время возила няня.