Ана Ховская - Легенда о яблоке. Часть 1

– Она ребенок?!– повторил раздраженно Ланц.– Да она еще тебе такое покажет, что не рада будешь, что на свет ее родила! Я в ее возрасте понимал, что значит земля, ухоженная своими руками, что значит труд отца и матери… А эта девчонка совершенно неуправляемая и не ценит то, что мы ей даем!

– Ланц!

Хелен оставила Милинду и быстро подошла к мужу. Она погладила его по руке и успокаивающим тоном проговорила:

– Ланц, не злись, прошу тебя… Она не понимает, что говорит…

– Очень надеюсь на это!

– Брайан, отведи сестру в ванную, она все равно уже наелась пончиков,– попросила Хелен.

Брайан напряженно выдохнул, молча взял сестру на руки и унес с глаз отца. Она и не сопротивлялась: не хотела показывать своего испуга поведением того.

– София, я тебя очень прошу, не разговаривай так с отцом! Однажды он может тебя выпороть!– убедительно попросил Брайан сестру, усадив ее на край ванны.

– Я его сама выпорю!– ответила хныча София.

– Ладно, я тебе помогу,– засмеялся брат и, заметив слабую улыбку на лице сестры, сменил тему разговора.– Знаешь, сегодня я встретил одного замечательного парня, мы подружились! Как-нибудь я возьму тебя к нему в гости.

– Куда?

– В Эль-Пасо.

– В Эль-Пасо! Ура-а! Я так хочу туда попасть!– оживилась София, и ее лицо просияло от радости.

– Тише, тише, не кричи, тебя может услышать отец, и мы даже не успеем найти ремень.

Сегодня в 12:00 на кладбище городка Малого Анжелеса Джордж Синкли в последний раз взглянул на Барбару Синкли, мать его детей, и кивнул служащему кладбища, чтобы гроб накрыли крышкой и опустили в яму.

– Прощай, Барбара, надеюсь, на небесах тебе не дадут спиться,– скрипучим голосом проговорил Джордж, усмехнулся своему остроумию и, поежившись от прохладного ветра, пошел прочь из парка смерти.

У дома отца встретила четырнадцатилетняя дочь Мэри, худенькая рыжеволосая девочка с большими зелеными глазами. Она обиженно посмотрела на мужчину за то, что он не позволил ей пойти на кладбище, и скрестив руки на груди, взглядом проводила его в дом.

С того дня, как скончалась ее мать при очередном приступе эпилепсии, Мэри уединилась в своей комнате на чердаке и ни с кем не разговаривала, ничего не просила, не появлялась в школе и отказывалась есть, когда брат и отец звали ее к столу. Мать Мэри была алкоголичкой, распутной и легкомысленной женщиной. Ее несколько раз запирали в психиатрической клинике, но, когда Джордж отказывался платить за лечение, снова отпускали, и она почти сразу же возвращалась к привычному делу.

Барбара никогда не рассказывала дочери, что заставило ее пойти по такому пути. Мэри всегда знала, что, если она обратится к матери с просьбой о чем-нибудь, та обязательно поможет ей. Мать была единственной в доме Синкли, кто, несмотря ни на что, заставлял Мэри быть непохожей на всех родственников, вдохновляя ее на отстаивание своих принципов, делясь жизненными советами и хитростями, защищая от брата и отца.

Джордж и пятнадцатилетний Клинт Синкли работали на заводе грузчиками, а в свободное время злоупотребляли марихуаной и виски. И в эти часы Мэри приходилось не сладко. Она пряталась, как могла, уходила из дома, но вместе со зловонным перегаром, бранью и унижениями ей не раз приходилось испытывать на себе кулаки отца. В ее маленькой красивой головке никак не укладывались мысли о том, что же она такое сделала или не сделала, что заслужила несправедливое обращение к себе. Иногда ночью девочка просыпалась от мучительных, удушающих снов в насквозь мокрой майке и, еще долго дрожа от отчаяния и страха, ощущая вспышки ярости и тут же заглушая их, не могла уснуть.

Джордж неоднократно повторял дочери, что если она только посмеет показать свой характер, то тут же лишится дома и всего, что имеет. Отец никогда не церемонился с дочерью или женой. Для него они были обузой, лишними ртами. Тем более что он был уверен в своем отцовстве только Клинта, вероятно, потому что тот был похож на него и внешне, и характером.

Сейчас Мэри стояла на крыльце и пустым, холодным взглядом смотрела на отца. Она молча ненавидела его. О, как она его ненавидела! Но ощущение своей слабости, незащищенности и горе, пережитое с потерей единственного близкого человека, не давали ей сил на борьбу с безжалостными обстоятельствами. Она вышла посмотреть на отца словно хотела получить печальное подтверждение тому, что больше никогда не увидит мать и не почувствует ее заботу.

Джордж не заставил дочь долго ждать, остановился в двух метрах от нее, прищурился, злорадно усмехнулся и всегда неприятным для Мэри голосом заявил:

– Все! Сдохла твоя защитница! Теперь, моя дорогая, уборка, стирка, еда – на твоих плечах.

Мэри не отвечала. Ее сердце сжалось в комок. Она смотрела в пустоту, сквозь отца. Перед глазами стоял туман, а за ним Мэри ничего не могла представить: ни своей дальнейшей жизни в доме отца, ни жизни, где бы то ни было еще.

«Может ли быть так безнадежно, так глухо, беспросветно… больно и одиноко?– с горечью думала она, когда отец прошел мимо нее, ухмыляясь и скалясь.– Что со мной? Почему я не могу потребовать другого отношения к себе? Что б ты провалился в пасть дьяволу…»

Мэри устремила равнодушный взгляд на горизонт и медленно опустилась на колени, хотелось плакать, забыть… Но глаза оставались сухими, а в горло будто залили воск.

***

На следующее утро все было по-прежнему: крик отца, нытье и оскорбления Клинта, грязная кухня, забитая раковина, заплеванный ковер в гостиной и смешанный запах табака и разлитого на пол пива. Все по-прежнему, только Барбары не было рядом с дочерью.

– Эй ты, рыжая сучка, когда ты вычистишь ковер и сделаешь завтрак?– раздался раздраженный крик Клинта.– Вставай и иди на кухню, сволочь ты эдакая!

Дверь в комнату Мэри распахнулась, на пороге появился полуголый брат и, почесывая лохматый засаленный висок, с отвращением посмотрел на сестру. Мэри натянула одеяло на худые плечи и опустила глаза, чтобы не видеть мерзкого лица брата, от которого ей тоже немало доставалось.

– Ты что, оглохла?– рявкнул Клинт и двинулся к сестре.

– Я тебе не рабыня, Клинт! Сейчас умоюсь и займусь завтраком… Подожди немножко,– ровно ответила Мэри и махнула рукой в сторону двери, намекая на то, чтобы тот проваливал.

– Мамаши больше нет, поэтому ты будешь слушаться меня и отца!– издеваясь заявил Клинт и наклонился к ее лицу.– Ты – никто, просто отродье Барбары!

Мэри напряглась, и ее взгляд стал угрожающим. И если бы только зловонное дыхание брата у ее лица, которое вызывало тошноту и невероятную агрессию с самого детства, то она, возможно, сдержала бы свою ярость, но в этот раз из его отвратительных, искусанных кривыми желтыми зубами губ вырвалось очередное унизительное оскорбление, и Мэри, словно что-то подхватило и понесло… Она резким рывком сбросила с себя одеяло, вскочила на носки и со всей силы ударила брата кулаком прямо по носу. От неожиданности Клинт покачнулся и упал, из его носа тонкой струйкой побежала кровь. От возмущения смелостью девчонки он не смог выговорить и слова, только раскрыл рот и глубоко вдыхал.