Анеле Лантана - Сгоревшая под дождём

Она взяла моё лицо в свои ладони и спросила:

– Ты сердишься на меня?

– Да, сержусь, – ответил я. – Потому что ты мне не рассказала об этом раньше. Я не последний глупец, я бы всё понял. Тебе незачем было выдумывать эту несуразную сказку про отца-подлеца и дедушку барона.

Мама ничего не ответила, но бросила на меня полный восхищения взгляд, от которого я немного засмущался. Она, верно, полагала, что её правда меня не устроит и в худшем случае она потеряет меня. А мне было плевать на правду.

В эту ночь я ворочался с боку на бок в попытках уснуть, и до моих ушей то и дело доносился из соседней комнаты сухой кашель мамы, который ей никак не удавалось унять.

Мне захотелось быть рядом с мамой, и я принёс ей в комнату воды. Она лежала на кровати белее смерти, было видно, как ей плохо. И хоть она улыбалась, в глазах мелькало застаревшее страдание.

– Это давно у тебя? – спросил я тихо, опустившись на край кровати.

– Да, давно, – призналась с горьким вздохом мама.

– Почему же я не знал?

– Откуда тебе было знать? – спросила она улыбаясь и без упрёка. – Днём мы почти не видимся, ночью ты крепко спишь. Только сегодня тебе представилась такая возможность.

– Давай вызову скорую, – предложил я и взял её за руку.

– Не надо скорую, – ответила она спокойно. – Скорая не поможет. И ничто мне, наверно, уже не поможет.

– Вот глупости болтаешь! – вскрикнул я и, подхватившись с кровати, двинулся к столу с телефоном. Мне попросту не хотелось верить словам матери, но голос разума неустанно твердил, что я занимаюсь самообманом.

Она не стала противиться мне, вырывать из рук телефон, а покорно дожидалась скорой помощи. Врач сказал, что ей лучше будет неделю-другую полежать в палате. Она и с ним не спорила. Лишь молча собрала вещи первой необходимости и поцеловав меня в лоб на прощание, уехала в больницу. Несложно было догадаться, что болезнь матери настолько спрогрессировала за долгое время, что терпеть боль, которая настигала её регулярно, уже не было сил.

Я не спал всю оставшуюся ночь и наутро в нетерпении побежал в больницу справиться о самочувствии матери, ибо дурные предчувствия не хотели меня покидать.

– Почему ты не в школе? – спросила обеспокоенно мама, едва я переступил порог палаты.

Я сел на корточки у кровати и, взяв руки матери в свои, сказал:

– Не думай ни о чём, не тревожься.

– Тамаш, потрудись объяснить, почему ты не в школе? – настаивала мама. Я сознавал, что от столь бурного волнения маме несомненно сделается хуже, оттого начал злиться, и даже не знаю, на кого больше – на себя или на неё.

– Я пойду в школу, когда тебе станет легче.

Я проговорил эти слова с такой твёрдостью в голосе, что маме ничего не оставалось, кроме как удовлетвориться моим ответом.

Её бледное лицо буквально сливалось с простынёй, и я с грустью осознал, что мне нечем себя утешить.

– Что говорят врачи? – осведомился я, опасаясь услышать что-то для себя убийственное.

– Врачи говорят, нужно срочно делать операцию, – ответила мама и медленно прикрыла веки.

– Ну, так пусть делают, – воскликнул я. – В чём проблема?

– Видишь ли, мой мальчик, – объяснила мама. – Операция стоит больших денег, а у нас их нет.

Я вышел из больницы в полном отчаянии и груз вины опустился на мои совсем юные плечи. Моя мать погибает, а я не могу ей ничем помочь. С этой мыслью я сел на верхнюю ступеньку крыльца больницы и тихонько заплакал. И впервые за много лет ничуть не стыдился своих слёз. Мимо проходили люди и если одни глядели на меня с жалостью, то другие с презрением, а какая-то старушка, остановившись, сказала злобно, помотав своей тростью у меня перед носом:

– Грязный цыганёнок. Вот такой как ты вчера выудил у меня сто рублей. Так же плакал, уверял, что мать у него умирает и нужны деньги на лечение. А сердце у меня ведь не каменное, помогла я гадёнышу. А потом гляжу, бежит в припрыжку с мороженным, хохочет. Я теперь вас на дух не переношу.

Я уже было поднялся и пошёл куда глаза глядят, как вдруг дверь больницы открылась и из неё вышел мамин врач. Прямо в белом чистом халате он сел рядом со мной на крыльцо, сложив руки в замок, и сказал неторопливо, чтобы каждое его слово было услышано и понято мной:

– Тамаш, ты уже взрослый парень и, думаю, тебе можно раскрыть все карты. Мама твоя болела долго, тяжело, совсем не пыталась лечиться. Теперь без операции она скорее всего умрёт. А операцию необходимо сделать в самое ближайшее время. Скажи, у вас есть родственники, которые могут вам помочь?

– Нет, – сказал я чуть дрожащим голосом и опустил глаза. – Я только что раздумывал над тем, где взять денег. И ни к чему не пришёл. Родственников у нас нет, собственных сбережений тоже, квартира, и та в ипотеке, так что продать не получится.

– Да уж… плохи дела, – вздохнул врач, а затем оглядел меня с головы до ног и после недолгих раздумий продолжил: – Ты знаешь, у меня есть к тебе предложение. Оно должно тебе понравиться.

– Что за предложение? – глаза мои загорелись любопытством, а в душе поселилась надежда на лучшее.

– Мой старший брат – владелец крупной животноводческой фермы за городом. Несмотря на то, что на ней трудится много рабочих, он сам оттуда почти не вылезает. А тут, в городе, он держит кур, уток, кроликов, пару свиней, а ещё голубей для души. И всех надо кормить по расписанию. Этим всегда занималась жена брата, но недавно супруги не на шутку рассорились по этому поводу. Женщина заявила, что ей надоело сутками ухаживать за его хозяйством и свалила всё это на его плечи. И он теперь разрывается. И ферму оставить не может, и животных заставлять голодать не хочет. Мы виделись с ним последний раз три дня назад и он признался, что подыскивает паренька для такой вот несложной работы. Я попрошу его, чтобы он заплатил тебе сразу за несколько месяцев или, лучше будет, за год. На деньги мы сделаем операцию твоей маме. Но ты честно этот год отработаешь, идёт?

Из благодарности к доктору я готов был расцеловать его, однако весьма сдержанно отреагировал на его благородный поступок.

– Если ваш брат согласиться на столь рискованную для него сделку, я буду несказанно рад.

Моим хозяином, звали которого Андрей Иванович, оказался человек весьма бесцеремонный. Такой вывод я сделал из его отнюдь не располагающего поведения. При встрече, которая произошла у его дома, он даже не удосужился пожать мою протянутую руку. Лишь взглянул на неё с пренебрежением и засунул свои руки в карманы брюк. Дальше он попросил вкратце рассказать о моих навыках в хозяйственных делах. Я доходчиво объяснил ему, что ни разу в жизни мне не доводилось ухаживать за домашними животными, однако я никогда не был белоручкой и сумею за считанные дни, если не часы, освоить работу, требующую физических затрат. Также я сказал, что готов к труду любой сложности, лишь бы он оплачивался. Мой ответ, по всей видимости, устроил хозяина, потому как теперь он представился и пропустил меня в дом.