Лиза Клейпас - Сладкий папочка

– Есть люди, которыми нельзя переболеть.

Я посмотрела на него сквозь соленую пелену слез.

– Вы об Аве?

– Мне всегда будет ее не хватать. Но сейчас я имел в виду другую женщину.

– Тогда, значит, вашу первую жену.

– И не ее.

Я промокнула уголки глаз рукавом. Мне показалось, что Черчилль хочет что-то сказать. Но для меня на тот момент лимит откровений был исчерпан. Я поднялась и откашлялась.

– Мне нужно идти вниз готовить завтрак Каррингтон. – Повернувшись, я собралась уйти.

– Либерти.

– Да?

Черчилль, видимо, о чем-то напряженно думал. Его лицо нахмурилось.

– Я хотел бы потом продолжить этот разговор. Не как отец Гейджа. Не как твой босс. А как старый друг.

– Спасибо, – поблагодарила я немного ворчливо. – Что-то мне подсказывает, что мой старый друг мне как раз и понадобится.

Позже, тем же утром, позвонил Харди и пригласил нас с Каррингтон в воскресенье покататься на лошадях. Предложение привело меня в восторг: я давно, уже много лет, не садилась на лошадь. Общение же Каррингтон с лошадьми ограничивалось только катанием на ярмарочных пони, и ездить верхом она не умела. Я сказала об этом Харди.

– Ерунда, – беспечно отозвался он. – Мигом научится. Он приехал в имение Тревиса с утра на огромном белом джипе. Мы с Каррингтон встретили его у входа, обе в джинсах, сапогах и толстых куртках. Я рассказала Каррингтон, что Харди – старинный друг семьи, что он знает ее с самого рождения и, если уж на то пошло, это именно он отвозил маму в больницу, когда подошло время родов.

Гретхен, чрезвычайно заинтригованная загадочным мужчиной из моего прошлого, ждала с нами у дверей, когда раздался звонок. Я пошла открывать и улыбнулась про себя, услышав, как Гретхен при виде Харди, стоявшего на пороге в островке солнечного света, пробормотала себе под нос:

– Вот это да!

Стройный и поджарый, с телом привыкшего к физическому труду рабочего буровой вышки, с потрясающими синими глазами и неотразимой улыбкой, Харди обладал необыкновенной привлекательностью, перед которой не могла устоять ни одна женщина. Скользнув по мне взглядом, он бросил мне «привет», поцеловал в щеку и повернулся к Гретхен.

Я представила их друг другу, и Харди очень осторожно, словно боялся сломать, взял руку Гретхен. А та вся затрепетала и рассыпалась в улыбках, вовсю исполняя роль радушной южной хозяйки. Как только внимание Харди отвлеклось, Гретхен послала мне многозначительный взгляд, словно бы спрашивала: «Где же ты его до сих пор прятала?»

Харди между тем опустился на корточки перед моей сестрой.

– Каррингтон, да ты стала даже красивее мамы. Ты, наверное, меня не помнишь.

– Вы отвозили нас в больницу в тот день, когда я родилась, – смущаясь, сказала Каррингтон.

– Верно. На стареньком синем пикапе, хотя тогда затопило пол-Уэлкома.

– Это где живет мисс Марва! – воскликнула Каррингтон. – Вы ее знаете?

– Знаю ли я мисс Марву? – улыбнулся Харди. – Да, мэм, я ее знаю. У нее в кухне мной была съедена не одна порция торта «Красный бархат».

Совершенно очарованная им, Каррингтон, когда Харди поднялся, взяла его за руку.

– Либерти, ты мне не говорила, что он знает мисс Марву! Увидев их рука об руку, я почему-то очень разволновалась.

– Я мало рассказывала о тебе, – сказала я Харди, удивляясь тому, как странно звучит мой голос.

Харди пристально посмотрел мне в глаза и кивнул, соглашаясь с тем, что некоторые вещи настолько значительны, что их непросто выразить словами.

– Ну, – бодро сказала сияющая Гретхен, – поезжайте, желаю вам отлично повеселиться. Смотри, Каррингтон, поосторожнее там с лошадьми. Не забудь, что я тебе говорила, не подходи близко к лошади сзади.

– Хорошо!

Мы поехали в конноспортивный центр «Серебряная уздечка», где лошадям жилось получше, чем многим людям. Их держали в конюшнях, где играла классическая музыка и была установлена цифровая система защиты от комаров и мух. Каждое стойло было оборудовано отдельным краном с водой и осветительным прибором. Снаружи находились крытая арена, скаковой круг с препятствиями, выгон, пруды, загоны и пятьдесят акров земли для езды верхом.

Харди взял лошадей, принадлежавших кому-то из его друзей. Поскольку стоимость содержания одной лошади в «Серебряной уздечке» могла соперничать со стоимостью обучения, в некоторых колледжах, было ясно, что у приятеля Харди деньжищ немерено. Нам подвели двух лошадей – пегую с белой гривой и чало-голубую. Обе блестели и лоснились, и вели себя спокойно. Четвертьмильные лошади – крупная мускулистая порода, известная своим покладистым нравом и природной способностью ходить в упряжи.

Прежде чем выехать, Харди посадил Каррингтон на крепкого черного пони и прокатил ее вокруг загона, ведя лошадку под уздцы. Как и следовало ожидать, он совершенно очаровал сестру – хвалил ее, поддразнивал, отчего та весело хихикала.

День для верховой прогулки выдался великолепный – прохладный, но солнечный. В воздухе пахло конюшней, лошадьми, а также чем-то особенным, исходящим от земли. Этот аромат невозможно точно определить, но я знаю, что так пахнет только в Техасе.

Каррингтон на пони ехала впереди, а мы с Харди бок о бок за ней, и у нас была возможность поговорить.

– А ты молодец, у тебя с ней все путем, – сказал Харди. – Твоя мать была бы довольна.

– Надеюсь. – Я посмотрела на сестру, светлые волосы которой были аккуратно заплетены в косу и обвязаны белой лентой. – Правда, она прелесть?

– Да, прелесть. – Но смотрел Харди не на нее, а на меня. – Марва рассказала, сколько тебе всякого пришлось пережить. Несладко, наверное, было?

Я пожала плечами. Да, порой бывало нелегко, но теперь, вспоминая прошлое, я не видела в нем ничего особенного, былые невзгоды уже не казались мне столь трагичными. Многим женщинам достается куда больше.

– Тяжелее всего было сразу после маминой смерти. Года два, наверное, мне не удавалось выспаться – я работала, училась и все что можно старалась сделать для Каррингтон. Мне всегда казалось, будто все недоделано, мы постоянно везде опаздывали, и у меня всегда все шло наперекосяк. А потом как-то все наладилось.

– Расскажи, как ты сошлась с Тревисами.

– С которым из них? – не подумав, брякнула я и в следующий же момент покраснела.

Харди улыбнулся:

– Давай начнем со старшего.

Мы разговаривали, и мне казалось, будто я обнажаю перед ним нечто очень ценное, давно глубоко спрятанное во мне и теперь окончательно сформировавшееся, уже готовое выплеснуться наружу. С моей души сходил слой за слоем – некоторые слои опадали сами, как пыль, некоторые требовалось откалывать долотом или молотком. Мы с Харди поведали друг другу все, что произошло с нами за разделявшие нас годы и на что нам хватило смелости. Но это было не совсем то, что я ожидала получить от нашей встречи. Что-то оставалось запертым внутри меня, что-то упрямо отказывалось выходить наружу, словно бы я боялась обнаружить то чувство, которое так долго вынашивала в себе.