Анастасия Ермакова - Неизбежность счастья

Нет, не было.

Ничего не было, и всё – выдумка, вздор, мираж, растаявший также, как только мгновение назад растаяли сонные тени на увитом виноградом балконе.

Завтра ему исполняется сорок.

А вчера состоялась премьера его первой короткометражки «Черно-белая память».

Да, такое название как нельзя лучше подходит для танца памяти со временем в стране, сплавленной из серебра и луны. Альварес встряхнул головой, отгоняя ненужные мысли.

Он уже не был тем тридцатилетним философом, что гнался за сложными смыслами и формами. И длинные, призрачные рассуждения лишь утомляли его зрелый уравновешенный разум. Он не хотел более никаких приключений и неожиданных поворотов, будь то даже просто поворот в затянувшемся разговоре с другом или случайным знакомым в местной кофейне.

Романы тоже давно перестали вызывать у него волнение сердца. Ни одна женщина не могла оставить в нем более или менее глубокий след или хотя бы отпечаток. Ему надоела вереница сменявших одна другую прекрасных спутниц, и он решил прекратить все это разом. И позволить сердцу наконец обрести дом. Помолвка с Марией состоится завтра, а свадьбу они назначат на первый день будущей весны. Или как считается здесь, в Аргентине – осени – на 1 марта.

Так захотела Мария.

Она была моложе его на двенадцать лет. Конечно, красива. Дорого одета, талантлива. Словом, она была актрисой. И этим многое сказано.

Именно Мария, как считали многие, толкнула его к новой и, как оказалось впоследствии, судьбоносной для него идее, которой он загорелся и которой жил вот уже два с половиной года – идее кино.

Альварес поднялся с кресла, почти полностью растаявшего в солнечном свете, и его босые ноги ощутили прохладу каменного пола. Он отодвинулся в тень и бросил взгляд на дорогу. Что-то нарушило размеренность солнечного полдня и изменило знакомый ему привычный пейзаж.

– Почему же вчера она не пришла, а сегодня решилась? – подумал человек на балконе, касаясь рукой загорелой шеи.

В сотне метров от его дома затормозил черно-желтый автомобиль такси, и Альварес увидел, как из него вышла девушка или женщина, но судя по стройной изящной фигурке, именно девушка – в черной косухе, накинутой на длинное платье в пол, и шляпе с широкими красивыми полями, которые скрывали ее лицо.

Он не подумал ничего особенного, мысли его продолжали течь также спокойно и ровно. По загорелому лицу бегала неровная рваная тень от винограда, свисающего почти к самым плечам и прятавшего Альвареса от лишних глаз.

Было лето. Которое здесь называют зимой.

Да, снова было лето, проклятый август, черт его побери.

Девушка что-то спросила у таксиста и, видимо, получив от него какие-то указания, посмотрела прямо на дом Альвареса. Но он знал, что с такого расстояния с улицы не видно, что происходит на затененном балконе, поэтому без стеснения продолжал рассматривать будущую гостью.

Девушка тем временем приблизилась к воротам его участка и в нерешительности остановилась перед ними, с опаской и любопытством пытаясь рассмотреть убранство двора.

Конечно же, все прошло.

Альварес чуть нахмурил лоб, отстранился от перил и вернулся в комнату, сжимая правой рукой висок, словно у него разразилась сильнейшая мигрень.

Полина не стала дожидаться выхода режиссера к зрителям, и пока в зале не включили свет, осторожно пробралась между рядами и выскользнула в фойе. Своему спутнику она сказала, что у нее срочный телефонный звонок, однако на самом деле, она просто не хотела больше ничего слушать об этом фильме, об истории его создания и прочее, и прочее. Более того, она просто не хотела сейчас ни с кем разговаривать. Особенно с автором «Черной-белой памяти», сеньором Хорхе Бенито Суаресом.

Господина Суареса Полина знала давно, еще со времен учебы в университете. Солидный тогда пятидесятилетний профессор читал студентам-филологам курс по латиноамериканской литературе – о сказочном, фантасмагоричном и иллюзорном мире Маркеса, Борхеса и Кортасара. И Полина была одной из его любимиц. Она уже тогда отлично говорила по-испански, и несмотря на то, что занятия проходили на русском языке, всегда могла составить ему интересную компанию для беседы. Потом, когда Полина уехала на стажировку в Чехию, вышла там замуж, и, уйдя из аспирантуры, посвятила себя писательству, господин Суарес пару раз связывался с ней, весьма благосклонно отзываясь о ее творчестве.

Сам он к этому времени вернулся на родину и время от времени почитывал кое-какие лекции в Университете Буэнос-Айреса. А когда Полина решила сменить профессию и выучиться на сценариста, он оказался среди лекторов, дистанционно преподающих смежную дисциплину на сценарных курсах. Полина была рада встретить среди преподавателей прежнего профессора. Как-то раз в переписке с ним она поделилась разочарованием в писательском деле и посетовала на то, что у нее даже нет желания заниматься изданием написанного недавно романа.

К удивлению Полины сеньор Суарес заинтересовался рукописью и попросил прочесть ее. А вскоре обратился к Полине с весьма неожиданным предложением: он готов был купить у нее авторство за неплохую сумму и издать роман под своим именем. Она согласилась, и через какое-то время Суарес подкинул ей идею – в качестве выпускной работы на курсах написать по этому роману сценарий.

И сейчас Полине стало вдруг настолько не по себе от того, с какой легкостью и непринужденностью этот человек общался с ней, говоря о сценарии и книге, по которой был снят фильм, словно бы он и вправду написал ее сам, а не купил у нее авторство, права на издание романа и все, что с ним связано.

Конечно, тогда, почти два года назад она и подумать не могла, что какой-то неизвестный никому режиссер в далекой и нереальной Аргентине решит вдруг снять кино по этому роману. Да-да, черно-белое, красивое и пронзительно печальное кино о той луне, которую когда-то любила Полина, о той серебряной луне, о которой давно должна была забыть.

Но тогда она твердо решила – она больше не писатель. Сценарист, копирайтер, автор текстов на заказ – кто угодно. Но писательства с нее хватит. Уж больно дорого оно обходилось ее тревожной, вечно сомневающейся неприкаянной душе.

Теперь же в ней клокотало чувство несправедливости и обиды: и на пронырливого покупателя ее романа и на режиссера, знать не знавшего, что снимает фильм по ее, именно ее книге. И главное, на себя, за то, что приняла тогда это решение.

Выйдя в фойе кинотеатра, Полина увидела на входе в здание препирающуюся с охраной девицу, модно и претенциозно одетую, с блестящими крашеными, красивыми светлыми волосами и пухлыми красными губками.