Татьяна Раевская - Загорелись в небе звёзды

– Мне хорошо, мне очень хорошо.

– Следующая песня называется «Щенячий вальс».

Валяясь в тополином пуху,

Игнорируя рой муравьиный,

Я звонко лаял на весну,

Задравши в небо нос малиновый.

Пух так кружился, так летал

Под ласковым дыханием ветра,

И я мечтал, я так мечтал

Взмахнуть ушами и до неба.

Иль не до неба, но хотя б

Сорвать с каштанов белые свечи,

И мы летим и пух и я,

И ветер свеж и ласков вечер.

Два часа спустя Тася с Ниной в абсолютном трансе плелись домой.

– Это было круто!

– Да.

– Классные песни. Интересно, их Агей пишет?

– Да.

– Что да? Ты кроме да можешь ещё что-нибудь сказать?

– Да. То есть нет.

– Стрешнёва, ты меня пугаешь.

– Я сама себя пугаю. Зачем он только такой классный?!

***

– Ничего себе, Агей сидит за первой партой с какой-то страшилой, бедолага.

– Дай мне тоже посмотреть.

– Чего ты толкаешься, тише, не шуми, сейчас нас Круковская услышит. Мы между прочим с тобой урок прогуливаем.

– Он очки носит.

– Я тебе говорила, он Джон Леннон.

– Прям.

– Ой, Елизавета Андреевна, доброе утро.

– Девочки, вы что здесь делаете? Какой у вас сейчас урок?

– А мы это, мы забыли, то есть эээ потеряли, эээ мы ищем эээ, – Тася встала на цыпочки и вытянула шею, чтобы получше разглядеть Агея и страшилу, на всякий случай, – а наш журнал не у вас? Мы журнал ищем, вот.

– Я вижу, какой вы журнал ищете, марш на урок. Тася ты меня поражаешь.

– Я сама себя поражаю, – пробормотала Тася, – идём Нина.

– Давай не пойдём на географию.

– А куда пойдём?

– Пойдём в то крыло, где кабинет биологии, будем журнал наш доделывать, нас там никто не найдёт.

– Идём.

Мы сожгли последний мост за собой,

Перешли последнюю реку вброд,

Слава Богу остался кто-то живой,

Кто настроит гитару и что-то споёт.

Наше время решило нам плюнуть в лицо,

Наши дети все также играют в войну,

Наши папы раздали патроны и ушли воевать

ЗА ЧТО ЗА КОГО НА КАКУЮ БЕДУ?

– Чего ты орешь так? Мы с тобой урок прогуливаем, сейчас сюда вся школа сбежится.

– Песня классная, мне больше всего понравилась на концерте.

– Да классная, мне тоже нравится.

Мы собираем народ и поем о любви,

Заставляя себя верить в собственный кайф,

Кто остаётся честным слезая со сцены?

Покажите мне его,

Я отдам ему все что смогу отдать.

– И кто здесь орет?

– Стрешнёва, Яновская, это вы там воете? А ну, марш на урок.

– Блин, это Мальвина, как она нас нашла?

– Громче надо было петь, нас бы не только она нашла.

– Бежим

– Куда?

– Прячемся!

***

Был конец мая, стояла прекрасная невыносимая жара, через открытые нараспашку окна в кабинеты залетал тополиный пух, а Тася сидела на уроке английского языка, писала самостоятельную работу и мечтала об Агее, естественно. Дверь в кабинет была открыта, и тут она услышала звуки гитары, сначала она подумала, что это у неё начались глюки то ли от жары, то ли от усиленных мечтаний. Её учительница приветливо помахала рукой, и в кабинет вошёл, играя на гитаре, опа – Агей собственной персоной.

– Мама дорогая, – подумала Тася. Её лицо вспыхнуло красной лампочкой, и у неё возникло непреодолимое желание сползти под стол. А Агей спел песню Йестердей, молча поклонился и исчез, оставив Тасю в недоумении разглядывать од- ноклассниц на предмет, видели ли они то же самое, или это было её персональное видение.

***

– Стрешнёва, ты чего там строчишь?

– Ничего я не строчу.

– Дай посмотреть.

– Яновская, отстань, отдай, ты с ума сошла!

– Агей, Агей, Агей, Агей, Агей, Агей, Агей…По- моему это ты сошла с ума, это что колдовство какое-то?

– Сама ты колдовство, просто имя красивое.

– Стрешнёва влюбилась, Стрешнёва влюбилась.

– Сама ты влюбилась, отдай, дура.

– О, придумала, теперь ты – Агеева.

– Сама ты, нет ты не Агеева, ты просто дура, отстань.

***

Утром четвертого марта Тася лежала в постели и грустно думала:

– Очередной бездарный день рождения! Как же не хочется просыпаться, вставать, и быть собой, может, пора уже покончить с этими мучениями, (доучилась, думаю цитатами из Шекспира), выпить димедрола, запить шампанским, как все нормальные люди…

– А как же Агей, во-первых? Во-вторых, нормальные люди пьют рогипнол, причём в Париже.

– Господи, да пропади он пропадом ваш Агей. На фиг он мне сдался? Как мне вообще с ним познакомиться?! И зачем?! Во-первых, я могу ему не понравиться, во-вторых, даже, если понравлюсь, ни к чему хорошему это не приведёт…, стоп, что ещё за рогипнол? И почему в Париже? Господи, кто это ещё там с утра пораньше трезвонит?

– Ало?

– Стрешнёва, привет. Что ты там о самоубийстве, небось, мечтаешь?

– Что, с чего ты взяла?

– Ну не знаю, говорят Курт Кобейн сегодня чуть не умер. Ладно, у меня для тебя подарок – мы идём к Агею.

– Ку, куд, куда мы идём?

– Чего ты раскудахталась? К АГЕЮ – так понятно?

– Как мы к нему идём? Когда мы к нему идём? Кто идём? С кем мы к нему идём? Куда мы к нему идём?

– Домой к нему, на улицу Цветов.

– Я не понимаю.

– Чего ты не понимаешь? Пока ты вчера страдала, школу прогуливала, димедрол пила, в школу Агей приходил, и он настоятельно просил меня в гости прийти. Так что всё, вставай давай, надевай свою юбку в синий горох и зеленую блузку с декольте и пойдём.

– Подожди, а что там с Кобейном?

– Рогипнола с шампанским перепил.

***

– Привет,

– Привет, проходите.

– Мы тут решили воспользоваться твоим опрометчивым приглашением.

– Ага, я понял. Проходите, проходите, у меня всё равно тут куча народа.

– Это моя подруга – Тася.

– Агей. Такое впечатление, что я где-то видел тебя.

– Да уж, а сколько раз я тебя видела,– пробормотала Тася.

– Что ты говоришь?

– Да нет, нет, ничего. Говорю, мы вообще-то в одной школе учились.

– Ааа, понятно.

Тася с Ниной прошли на кухню, утопающую в сигаретном дыме. Агей усадил Тасю в кресло качалку, стоящее рядом со столом. Как всегда при виде Агея, да ещё в такой непосредственной близи, лобные доли помахали грустно Тасе ручкой и удалились, так что ей оставалось только, как всегда, забить на все равно убитую самооценку и курить одну сигарету за другой, при этом неотрывно пялясь на Агея, наглядно демонстрируя всем присутствующим значение выражения "не могла глаз оторвать ".

Все усиленно делали вид, что ничего не замечают, в первую очередь, конечно, Агей, несколько ошеломлённый, но прямо скажем не сильно, будучи с детства привыкшим провоцировать повышенное женское внимание. Тем более, что он был не менее ошеломлён размером глаз, следящими за ним, а также ниагарским водопадом волос.

Куча народа состояла из одногруппников Агея, которые, конечно же, в присутствии девушек стали дико выпендриваться.