Лиана Родионова - Я придумаю будущее. Любовь после любви

Из письма Марии (17 марта 2004 г.)

Здравствуй, Евгений!

Здравствуй, мой самый дорогой и любимый человек – мой гений! Если ты получил это письмо, значит, меня уже нет. Но мне теперь не страшно и не больно тебя потерять – ты остался моим навсегда!

Надеюсь, что, спустя три месяца после нашего расставания, тебе будет легче перенести такое печальное событие. Потому что самый трудный период уже позади.

Хотя весь мир ты еще воспринимаешь сквозь пелену. Но с каждым днем звуки – все ближе, а краски – все ярче. Предметы начинают приобретать реальные очертания, а тяжелые воспоминания уступают место здравым мыслям и желаниям. И, наконец, становится легче дышать.

Твое единственное sms о том, что жизнь потеряла всякий смысл, и ты не знаешь, зачем тебе жить дальше, затерялось где-то в паутине сети сотовой связи среди холодного безразличия и вечного хаоса.

Но я уверена, что путь твой будет очень долгим и светлым, потому что отныне ты обязан жить за нас двоих!

Женька, любимый, постарайся найти покой в своей семье, и тогда ты обязательно почувствуешь тепло, уважение, а затем, обретешь долгожданное счастье.

Но, прости мой эгоизм: мне страшно представить, что ты меня забудешь!

Можно… тебе иногда будут… приходить… мои письма?

Я пока не знаю, как это сделать, но обязательно что-нибудь придумаю.

Я придумаю будущее.

Пожалуйста, не блокируй свой электронный адрес. Тогда ты будешь знать, что у меня тоже все хорошо. Просто я живу где-то далеко. И ты обязательно привыкнешь, что меня никогда не будет рядом. Теперь уже никогда…

Сейчас в это трудно поверить. Мы до сих пор необъяснимо чувствуем друг друга. Я слышу твои мысли, я понимаю твои желания. Я ощущаю, как твои губы нежно касаются моих, обжигая своим дыханием. Как сплетаются наши руки, как сливаются воедино наши души.

Родной мой, тебе есть, о чем вспоминать! Этого хватит на целую жизнь! Просто оставь в закоулках своей памяти наши встречи: как мы смеемся и спорим, сочиняем ветреные стихи и обнимаем друг друга на последнем ряду в зале кинотеатра. Вспоминай поцелуи в солнечной Венеции и в подворотне заснеженной улицы нашего городка, на мокрой от дождя скамейке опустевшего парка и в кухне твоей нелепой квартиры.

Мы вместе! Мы – одно целое, мы – неделимое! Мы – ощущение вселенского счастья и полноценной любви! Со мной навсегда остаются эти чувства.

Твоя Мария. Маха-Росомаха.

Юбилей Евгения (15 июля 2014 г.) Прошло десять лет

Я проснулся очень рано. Приснился запах. Со мной такое бывает.

Он был теплым и нежным, желанным и волнующим. Как всегда после этого сна, захотелось раствориться в нем до самой последней частицы, до самой последней капельки. Так, наверное, происходит во время общего наркоза, когда исчезает собственное «я», и пациент проваливается в бездонную пропасть. Только ощущения на операционном столе, скорее всего, иные: погружение в безысходность и неизвестность. Хотя, кто знает? Может, там тоже – покой и нега? Не знаю, по крайней мере, пока. Не был, не состоял, не участвовал. В смысле, не оперировался. Тьфу-тьфу, вот уже ровно пятьдесят лет от роду. Сегодня мой юбилей!

Я повернулся на спину, глубоко вздохнул, но глаза открывать не стал. Мой сон все еще манил и расслаблял меня своим ароматом. Ароматом далекого прошлого. Так пахли Машины духи. Одна знаменитая на весь мир французская фирма вдруг неожиданно перестала их выпускать, но тот чарующий запах до сих пор иногда мне снился. И я точно знал – к чему. Сегодня будет письмо от Марии. Поздравительное.

Было всего двадцать писем от нее. Десять из них приходили каждый год 15 июля, в мой день рождения. Я всегда с нетерпением ждал ее теплых слов и мудрых пожеланий. Другие десять – я получал до или после Нового года. Вот тут я нервничал и, начиная с середины декабря, чуть ли ни ежечасно проверял свой почтовый ящик: rosomaha@mail.ru . Хмм, Росомаха…

Мы вместе когда-то придумали мне этот личный адрес, отправляя резюме в кадровое агентство. Машка сидела на подоконнике со своим первым ноутбуком и легко постукивала по клавишам, а я, счастливый и влюбленный, болтался рядом, поил ее кофе и целовал то в плечико, то в шейку, ласково называя ее придуманным прозвищем:

– Росомаха, ну, сочини уж что-нибудь, – промычал я и снова чмокнул ее.

– Ну, вот! Готово, – хитро ответила Мария и нажала «отправить».

Я обомлел:

– Конечно, я ценю твою исключительную креативность, но я же ни в «Гринпис» резюме посылаю!

А она в ответ только рассмеялась:

– Я принесу тебе счастье, любимый!

… Любимый! Мой взгляд устремился куда-то вверх, в потолок. Или в небо? Как давно это было! Но я почему-то до сих пор явственно ощущал, что по-прежнему любим. Искренне и преданно, как бывает только раз в жизни!

Это ощущение, и это спокойствие, конечно, пришли не сразу.

От первого письма, в котором говорилось, что ее больше нет, меня будто ударило током или я забыл, как дышать. Офис-менеджер вызвала бригаду «Скорой помощи», а я потом целую неделю пролежал на диване без движений и мыслей, и только коньяк ненадолго мог заглушить мои горькие мысли и безмерное горе. Взволнованная матушка тихо сидела возле кровати, готовила мне чаи и бульоны, и по моей просьбе, не впускала жену.

Прочитав через три с половиной месяца Машкино второе письмо, а случилось это опять на рабочем месте, в моем кабинете, я разбил монитор вдребезги и, кажется, послал зашедшего ко мне директора завода куда-то далеко. Я был тогда его заместителем. Как интеллигентный человек, он ни разу мне об этом не напомнил. Выглядел я, наверное, очень скверно. Но на этот раз все обошлось без медиков – с корвалолом и мокрым полотенцем на мою буквально «закипевшую» голову. Игорь Васильевич отнесся снисходительно к моему эмоциональному поступку, но главному бухгалтеру приказал удержать сумму причиненного ущерба из моей зарплаты, чтоб другим неповадно было разбивать стоящую на балансе технику.

Какое-то время личную почту я не открывал. Но однажды, не выдержал, заскучал, и, будучи слегка нетрезвым, нажал все-таки на значок «входящие». Там были сразу два ее сообщения с разницей в полгода. Прочитал, явственно ощущая, как на несколько секунд замерло сердце. Снова перечитал. И стало невыносимо больно за нас. За несбывшиеся мечты, за самую настоящую, единственную любовь всей моей жизни!

Потекли годы… А я с нетерпением стал ожидать Машины небольшие послания. Более того, боясь кому-либо признаться, я стал ей отвечать. Устно, конечно. Но постоянно. Я обращался к ней по-разному: «Привет, Мария», «Росомаха, здорово», «Машуня, маленькая моя, здравствуй» (в зависимости от настроения). А дальше просто рассказывал ей о наболевшем. Или о чем-то радостно-переполнявшем, о чем никому не расскажешь, или надолго ударялся в воспоминания.