Алексей Левин - Беспечные мотыльки

– Получается, ты так выучился японскому?

Нэнси улыбнулся.

– Да, пришлось. Просто, когда я еще был шисута, и увидел, как эта несчастная девочка повесилась, я решил, что не намерен тут умирать, как все остальные. Конечно, все окружение, само положение наше было очень незавидным. Многие девочки и мальчики, старшие по статусу, вели себя жестоко с нами. Что уж говорить о хозяйке!.. У нас буквально не было никого, кто мог бы защитить. Мы сбивались в группки, пытались выживать. Но чем дольше оставались на этом уровне, тем больше понимали, что так долго жить не получится. Среди некоторых онэйсан были сочувствующие. Добрые люди есть везде. Так я познакомился с Кимико. О, она была чудесной девочкой!.. Очень добрая, очень нежная. Она научила меня японскому.

– Но был уровень еще выше, верно?

Нэнси налил Тони и себе. Отпил вина. Потерся щекой о его плечо.

– Ты смышленый, угадал. Выше онэйсан стояли юдзе. Они были элитой. Только юдзе обслуживали бани, а еще им позволялось выходить в город, иметь пять личных вещей. Иногда юдзе вывозили в отели и публичные бани в самом городе. В их еду не добавляли наркотиков. Но были и свои требования: нужно было владеть бытовым японским, потому что основными клиентами в банях чайного домика были зачастую якудза и их люди. Еще нужно было уметь играть на сямисэне – это что-то наподобие гитары – вести чайную церемонию, и вообще развлекать, если необходимо, – Нэнси сменил позу, доставая пачку сигарет, – Юдзе не пользовались обычные клиенты. Их уровень: те, которые могли оплатить свыше 300 долларов в неделю.

– И ты дошел до этого уровня? Дошел, верно? – Тони поймал себя на мысли, что внутреннее очень сопереживает Нэнси. Как будто тот рассказывал ему события остросюжетного боевика, где место действия было расположено в Джапантауне. Нэнси улыбнулся, выпуская сигаретный дым сквозь ноздри.

– Да, добрался и до него. Но только к третьему году своего пребывания в чайном домике.

– И ты все это умеешь делать: чайные церемонии, гитара, прочее?

Нэнси кивнул, смущенно улыбаясь. Прижался к Тони плечом.

– Если будешь душкой, может быть, станцую для тебя танец с веерами. Когда-нибудь, – он рассмеялся.

– Стало легче? Когда ты оказался на вершине касты? – Тони почувствовал, как опьянение понемногу ослабляет обручи, схватившиеся вокруг его сердца от рассказа Нэнси. Тот покачал головой.

– Нет, к сожалению. Легче там не становилось никогда, – он помолчал, куря. – Самое ужасное – это якудза. Это самые страшные люди, которых я когда-либо встречал. Представляешь, у них все тело в татуировках. Они входили в ресторан, одетые в лучшие костюмы, и по ним не было заметно, что они мафиози. Но как только они оказывались в бане и снимали с себя одежду – как будто все их преступления были выписаны на коже!..

– Они делали что-то плохое? С вами?

Нэнси нахмурился.

– Никому из клиентов нельзя было трогать юдзе. Я имею ввиду, причинять физическую боль, оставлять следы на теле. Якудза можно было делать все. Как-то мы обслуживали нескольких с другими девочками в бане. И вдруг услышали выстрел. Это одна из девочек осмелилась посмотреть в лицо клиенту, когда сидела на нем сверху. Он ее пристрелил. Затем скинул с себя и присоединился к соседу. А ее тело так и лежало на полу, пока мы не закончили.

– Боже мой, Натан…

– С якудза были правила: нельзя смотреть им в глаза, нельзя им перечить, нельзя заговаривать с ним первый. Они такое с нами вытворяли!.. Ты как-то спрашивал, не страшно ли мне садиться в машину к незнакомцам. Нет, сладкий, после якудза мне уже ничего не страшно. Я видел худших, – Нэнси захохотал, откинув голову. Потом успокоился. Опять привалился к Тони.

– Как же ты сбежал? Мама Дора и Сэмми тебя спасли?

– Тони, милый, давай выпьем абсента! – не слыша его, вдруг встрепенулся Нэнси, – Ты пил когда-нибудь абсент? Не просто зеленую водку, а настоящую настойку из полыни? Пил?

– Нет, не пробовал. Да и ведь она же запрещена у нас.

– Ах, сладкий, какой ты!.. – Нэнси любовно потрепал его за щеку, – Когда ты так наивно обо всем этом говоришь, ты такой милый. Пьер! – он соскочил с места и приблизился к барной стойке. Сказал там что-то по-французски, затем, сияя, вернулся. Тони отметил, как в Нэнси разгорается вновь это порочное пламя, эта лихорадка, которая заражает его и всех окружающих неведомой, глубинной, разрушительной страстью. На часах было начало десятого.

Тони поднялся, когда Нэнси, присев на высокий стул возле стойки, поманил его.

– Как тебе удалось выбраться оттуда? – спросил Тони, пока бармен готовил напиток: смачивал кусочек рафинада на ложке абсентом, поджигал его, следил, как карамель стекает сквозь отверстия ложки в напиток, добавлял воду, водил долькой лимона по кромке стакана.

– Нам можно было выходить в город, я же говорил? – Нэнси следил за колдовством бармена, будто завороженный, – Когда Кимико была еще жива, она говорила, что в Кастро есть мадам Тома. Она общается с американцами и помогает некоторым из чайного домика бежать.

– Подожди, ты не говорил, что Кимико погибла. Как это произошло?

Нэнси подвинул к себе стакан с мутным зеленоватым напитком. Махом выпил, поморщился от крепости. Зажевал лимоном. Перевел шальной взгляд на Тони.

– Лапушка, ну, какое теперь дело? Давай еще немного выпьем, а потом пойдем танцевать? Здесь в конце улицы есть клуб «Ван Гог». Пойдем туда, а?

Тони не понимал, что происходит. Как будто что-то дремало в Нэнси весь день, а сейчас, с приближением ночи, начало пробуждаться. Он выпил свою порцию. Сухой, крепкий алкоголь мгновенно сжал в кулак все, что у него было внутри. Бармен тем временем готовил вторую порцию.

– Мне… мне не нужно больше, – сказал ему Тони. Нэнси соскочил со своего места и прильнул к нему.

– Нужно выпить три стакана, чтобы увидеть зеленую фею, – зашептал он ему на ухо, горячо дыша в щеку, – Она покажет тебе настоящий город. Саг-Франциско – безумный танец жизни.

– Ты говорил так о Лас-Вегасе, – Тони попытался усадить его на место. Но Нэнси остался стоять на ногах. Повернулся к барной стойке, подвигая к себе второй стакан.

– Какая разница? – осушив его, спросил он, подмигнув. Затем звякнул ключами от номера, – Я только переодеться. Подожди немного, сладкий.

Тони сокрушенно выключил диктофон, когда Нэнси оставил его. Впрочем, для газеты хватило бы и десятой части того, что он узнал в Сан-Франциско. И то многое придется опустить, потому что подобное шокирует, отталкивает, заставляет отбросить от себя написанное, вызывает желание сразу броситься в окружающую жизнь, начать наслаждаться каждым моментом, дорожить тем, что имеешь. Но в глубине души Тони чувствовал, что хочет узнать всю историю целиком, от и до. Ему казалось, так он сможет лучше понять то, что сейчас происходит с Нэнси.