Елена Забродина - Парижанки.ru

Побродив немного по набережной, они вернулись к Пьеру в избушку на Монмартр. Сели за вечерний чай, но в атмосфере чувствовалась скованность. Или наэлектризованность эротическими флюидами? Поспешили разойтись.

– Спокойной ночи, мой друг, – сказал Пьер на прощанье, чем поверг Лару в изумление.

– И тебе – приятных сновидений, – ответила она с явным намеком и скрылась за дверью.

На этот раз она приготовилась к ночному приходу гостя. Сначала надела красивое белье, но, подумав, сняла. Легла и стала ждать. Время шло, а он все не появлялся. Лара начала заводится. Вдруг ей почудилось, что хлопнула входная дверь. Неужели ушел? Быть не может! Вот это мачо. Лара страшно разочаровалась. Повертелась два часа без сна, постоянно прислушиваясь к звукам внизу – может, вернется? Но, в конце концов, разозлилась, в первую очередь на себя, завернулась с головы до ног в одеяло, зарыла голову в подушку, стукнув по ней пару раз кулаком, и заснула.

Первый и второй день для Вероники прошел как в дурмане. Ходила пешком, без устали, до одури, до ломоты в ногах и мозолей. Вот по этой улице Старой Голубятни носились мушкетеры, там жила королева Марго, тут – революционеры ждали своей казни, а вон там – была тюрьма… Французы смотрели в лицо, улыбались. И ей здесь ужасно нравилось.

В сумке лежал старый телефон, давно всеми нормальными людьми выкинутый на помойку. Свой, относительно новый, благополучно дожил свой век, пришлось доставать из закромов тот, что был у нее раньше. До невозможности захотелось запечатлеть неземную красоту города, но доставать телефон было нестерпимо стыдно. Да и аккумулятор скоро сдохнет, его приходилось все время подзаряжать.

Дома она долго взвешивала все «за» и «против», и решила, что на новый дивайс у нее денег нет. Но можно попросить у матери фотоаппарат. Мать Вероники, Зоя Ивановна, женщина прагматичная, на жесткую экономию дочери как-то сказала:

– Дурью бы не маялась. Ну что тебе даст неделя, чтоб три года голодать?

– Это же воспоминания на всю жизнь!

Мать пожала плечами:

– Заведи себе любовника, пусть он тебе оплатит.

Вероника задохнулась, и больше не от возмущения. Честно сказать, она матери тайно завидовала – та в шестьдесят лет нашла себе мужа на десять лет моложе и жила припеваючи. Уверенная в себе и независимая, с довольно жестким характером, при «Санечке» мать становилась зайчиком, голубкой сизокрылой и прочим. А-а, еще Зоичкой-Зоюшечкой, во! С одной стороны, Веронику мутило, глядя на приторно-сладкую улыбку матери. Ей она казалась насквозь фальшивой. Но с другой стороны – «Санечка» таял, и отвечал тем же. Вероника пошла не в мать. К счастью или к сожалению, она пока не решила.

И вот, поджало, пришлось просить. Зоя Ивановна протянула дочери новый фотоаппарат.

– Фотай на здоровье. – И на прощанье даже обняла дочь, засмущав девушку.

Но поснимать на новый цифровой с большим разрешением не удалось. Случилась катастрофа. Испытывая фотоаппарат на натуре, разбираясь с кнопками и символами, Вероника слишком сильно наклонилась над парапетом моста, фотоаппарат выскользнул из рук и приказал долго жить. Утонул, то есть, бесследно. Вероника была в ужасе. Проревевшись и потреся кошельком еще раз, она приняла на тот момент единственно правильное решение – ничего не покупать, а пользоваться тем, что есть.

И вот сейчас она была вынуждена терпеть этот испанский стыд – доставать доисторический телефон. Прячась, как вор, она сделала пару быстрых снимков и удовлетворено положила его обратно в сумку. Фу… можно и расслабиться.

Вероника сидела на мосту, и наблюдала прохожих. Еще до приезда сюда она подразделила всех французских мужчин на четыре вида, по героям романа «Собор Парижской богоматери». Фролло – несчастный мужчина, который хочет, но не может. Он обычно сильный, важный, уже немолодой, (до 50-ти включительно, а после пятидесяти в ее школе ценностей – уже не мужчины, а старики). Квазимодо – тоже хочет и тоже не может, но тому уже мешает нечто другое. А именно – внешние данные и собственные комплексы. В сущности, добрый малый, таких женщины любят держать в приятелях, на них можно положиться. Но… все понятно, продолжать не надо. Третий тип – Фэб, красавец и лживый соблазнитель. И хочет, и может, и имеет. Жениться – не женится, поматросит и бросит. Таких скромная, не наделенная особенной красотой, Вероника, инстинктивно побаивалась.

А четвертый тип – ни рыба – ни мясо, певец и воздыхатель – арлекин и менестрель. Поэт Гренгуар. Может. Но не так чтобы и добивается. Женщина его интересует как образ, но если дело доходит до настоящей дамы – пыл его сходит до низкой отметки. Так как никто из женщина не идеален, а поэт борется именно за идеал. Ну и что там, в конце концов, остается? Выбор невелик. Но Вероника знала, что уж, если бы она была Эсмеральдой, уж она-то отдалась бы Фролло, без вопросов. Жалко ведь мужика – так страдал. Бедные католики-священнослужители. Вера жалела их всех, но конечно, виной тому был божественный Даниэль Лавуа, исполнявший роль в знаменитом мюзикле. Ну и Квазимодо – в общем-то, если присмотреться, тоже ничего. Уши торчат у этого Гару, и когда поет – сильно потеет, но тоже… ладно, если признаваться самой себе, то и Квазимодо пошел бы, хороший он. Веру, как и большинство русских девушек, притягивала трагичность любви. Ну что поделаешь с натурой – все нам надо пожалеть, обогреть, спасти.

Так за наблюдениями и впечатлениями прошел день. А вечером она наблюдала за парижанами на улицах в барах – сидели, потягивали чашечку кофе, курили и много болтали. И ей захотелось быть с ними, там. Когда-то давно она купила себе короткую юбку, чуть выше колена, и собираясь, кинула в сумку. Сейчас натянула, вся засмущалась, но все же взяла себя в руки и вышла на улицу. На нее смотрели прохожие мужчины, а Вера заливалась краской. Как проститутка, в самом деле. За спиной послышался мужской голос: кто-то догнал ее и что-то по-французски спрашивал. Она успела расслышать только слово: «шерше». Ага, что я ищу? Обернулась, а за спиной стоял огромный чернокожий мужчина. Глаза Веры полезли на лоб, а чернокожий, узрев ее реакцию, посчитал за лучшее быстрее ретироваться.

Вероника решила сделать передышку, перебираться по улице короткими дистанциями. Села за столик в кафе, дрожащим голосом заказала кофе, и пока цедила дорогущую жидкость, прятала свои ноги под столом. Спрятать их, конечно, не удавалось, и Вера проклинала себя за эту юбку, ну ведь точно за проститутку принимают – тут так не ходят. Это все мифы про прекрасных француженок, в платьях от кутюр. Почти все поголовно в джинсах. И тот, черный, тоже думал – не ищу ли себе на ночь кого? Вот дура. Вера поспешила в номер отеля, тщетно пытаясь сумкой прикрыть свои коленки. Слава богу, от отеля ушла недалеко, удалось дойти без приключений.