Татьяна Никандрова - Бунтари не попадают в рай

– А… Где твой дом? – Егор растерянно крутит головой по сторонам.

– Тут, неподалеку, – делаю неопределенный взмах рукой. – Мне просто еще в продуктовый надо зайти. Поэтому не буду тебя задерживать.

Я соврала. На самом деле в магазин мне не нужно. Да и денег на покупки у меня нет. В кошельке лежат последние две сотни, на которые мне предстоит жить черт знает сколько времени. Материну зарплату уже в который раз задерживают, а скромную получку Игоря они пропивают в первую же неделю. Поэтому, сами понимаете, тут не до шика. Берегу деньги на всякий пожарный.

А Янковскому солгала по вполне очевидной причине: не хочу, чтобы он видел убожество, именуемое моим домом. Хотя слово дом не совсем подходит. Скорее, это сарай. Прогнивший сарай с холодными полами и протекающей крышей. К сожалению, после смерти папы денег у нас стало в обрез и на что-то более уютное просто не хватило. Бесконечные судебные тяжбы и выплаты отцовских долгов сделали нас практически нищими, поэтому на тот момент мы радовались хоть какому-то пристанищу.

Помнится, тогда мать оптимистично заверяла, что все это временно. Что мы выправим свое финансовое положение и заживем, как раньше. Счастливо и в достатке.

Вот только на деле оказалось, что нет ничего более постоянного, чем временное. Приличную работу мать так и не нашла. Никто не хотел брать ее на должность бухгалтера после пятнадцатилетнего перерыва, ведь, будучи замужем, она ни дня не работала. В итоге родительница устроилась на завод, где встретила этого мудозвона Игоря, бывшего мента и конченного неудачника.

Поначалу Игорь корчил из себя путевого ухажера: таскал маме веники безвкусных цветов и фальшиво передо мной заискивал. Но потом, когда этот упырь беспардонно въехал в наше из без того тесное жилье, выяснилось, что он обыкновенный пьяница и домашний тиран, склонный к агрессии и дебошу.

Если честно, я возненавидела Игоря сразу, как только увидела. Меня не провели ни его обманчиво добренькие улыбочки, ни хвастливые байки о том, каким доблестным майором он был, ни обещания свозить нас с мамой на море следующим летом. Как вы, наверное, уже догадались, «следующего лета» мы ждем до сих пор. И, видимо, никогда уже не дождемся.

Но больше всего я проклинаю Игоря за то, что он украл мою маму. Превратил ее в совершенно другого, незнакомого мне человека. Человека, на которого я каждый день смотрю со смесью тоски и презрения. За каких-то несколько лет цветущая и красивая женщина стала дерганой алкоголичкой, прячущей за пазухой очередную бутылку беленькой.

Я знаю, больно терять близких людей, когда они умирают. Но могу с уверенность сказать, что терять их при жизни – гораздо больнее.

– Ладно, – кивает Егор. – Тогда я пошел?

– До встречи, – слегка закусываю нижнюю губу и едва уловимо подаюсь вперед корпусом.

Обычно парни на ходу считывают этот сигнал, однако Янковский почему-то не спешит меня целовать. Может, не уверен, что отвечу взаимностью, а может, просто не хочет торопиться. Но лично мне причины его бездействия безразличны. Главное, что этого хочу я. Остальное – лишь маловажные мелочи.

Встаю на носочки и, аккуратно положив ладони поверх его плеч, приникаю к парню губами. Они у него сухие и теплые, словно прогретая на солнце сентябрьская листва. С задержкой буквально в несколько секунд Егор выдает ответную реакцию: обхватывает мою талию и притягивает меня к себе.

Конечно, наш поцелуй не похож на морскую пучину, затягивающую на самое дно и лишающую рассудка. И на всплески бурлящей лавы тоже не похож. Он спокойный, размеренный, но от этого не менее приятный. Возбуждение не вспыхивает яркой искрой, а медленно растекается по венам согревающим теплом, которого мне так не хватало.

Пошире открываю рот, позволяя языку Янковского нырнуть чуть глубже, и упираюсь взглядом в его прикрытые веки. Сама я практически никогда не закрываю глаз во время поцелуя, потому что не хочу растворяться в нем. Не хочу терять контроль и становиться уязвимой. Кто бы что ни говорил, а трезвые мозги нужны не только в делах, но и в любви.

– А я думал, ты блефуешь, – прижавшись ко мне лбом, выдыхает Егор.

– В смысле? – ловлю его слегка расфокусированный взор.

– Ну в смысле прикидываешься, что я тебе нравлюсь, – внезапно выдает он. – Просто, если честно, ты не очень похожа на человека, которому интересна вся эта романтическая хрень…

– Романтическая хрень мне и правда неинтересна, – ухмыляюсь. – А вот ты – очень даже.

– Не девушка, а ходячий срыв шаблона, – Янковский проводит рукой по моим растрепавшимся на ветру волосам, приглаживая их.

– Это еще цветочки, – подмигиваю хитро. – Ягодки будут позже.

– Ты о чем? – он заинтригованно вздергивает бровь.

– Скоро узнаешь.

Бросаю ему короткую прощальную улыбку и, развернувшись на пятках, устремляюсь прочь. Двигаюсь плавно и царственно, словно львица. Пусть смотрит мне вслед, любуется и мысленно гадает, что же я все-таки имела в виду.

Ася

В пятницу после пар приходится немного задержаться. А все ради того, чтобы исправить тройку, не дающую покоя моей маме, и заодно выслушать пространную тираду преподавателя о том, что физика – царица наук и ее изучение спасет новое поколение от тотальной деградации и отупения.

Получив долгожданную четверку, которая теперь какое-то время будет защищать меня от маминых нападок, я спускаюсь на первый этаж и, приблизившись к раздевалке, принимаюсь искать глазами гардеробщицу. Но, как часто бывает в послеобеденное время, Аксиньи Ивановны на месте нет. Видимо, опять ушла к техничкам и чаевничает.

Решив не тревожить старушку по пустякам, я толкаю дверцу гардероба и захожу внутрь. Ничего страшного из-за того, что я сама заберу свою куртку, не случится. Студенты постоянно так делают.

Неспешно бреду между рядами верхней одежды, когда внезапно откуда-то сбоку доносится не то вздох, не то фырканье. Вздрогнув, оборачиваюсь на звук и тут же столбенею, неприятно удивленная увиденным.

На подоконнике, слегка покачивая ногами, сидит Стелла и задумчиво колупает ногтем идущую пузырями оконную краску. Она выглядит совершенно спокойно и мирно, но мне ли не знать, что в случае с Кац внешность максимально обманчива.

Первый порыв – сорваться с места и удрать прочь. Пускай без куртки и прямо в балетках… Лишь бы подальше от нее. Подальше от ее холодных безразличных глаз, взгляд которых, подобно обломанной ледышке, царапает кожу. По правде говоря, сложно придумать что-то более пугающее и деморализующее, чем пребывание со Стеллой наедине. Для меня точно.

– Хочешь поджать свой трусливый хвост и снова сделать лапки? – насмешливо интересуется Кац, прочитав мои мысли. – Я не удивлена. Ни на что другое ты не годна.